C упорством, возможно, достойным лучшего применения, различные организации начиная с ООН, присуждают скандинавским странам самые высокие рейтинге в списке благоденствия и счастья. Жители пяти северных стран, полгода проводящие в холоде и темноте, платящие самые высокие в мире налоги и характер которых в целом можно охарактеризовать как стоицизм в его негативном ключе - не спорить с судьбой и ее испытаниями - считаются самыми миролюбивыми, толерантными, прогрессивными, образованными, технически оснащенными, с лучшим телевидением, поп-музыкой и даже ресторанами. Мировые СМИ и турагентства описывают скандинавские страны, как летние коттеджи, на порогах которых стоят блондинки в расписанных цветами платьях, держащие корзины с фруктами, травами и диким чесноком.
Но сквозь эту радужную картину всплывает другая - тревожная и пугающая: комфортабельные гомогенные общества, где все живут в одинаковых домах, едят одинаковую пищу, читают одинаковые книги и имеют одинаковое мнение, где процветает алкоголизм, а антидепрессанты являются самым популярным лекарством. Что стоит за мифом о скандинавской утопии, рассказывает Michael Booth в исследовании “The almost nearly perfect people”.

…У вас есть работа, которая заканчивается в четыре часа дня, в пятницу после полудня вам вообще не надо ничего делать, отпуск длится шесть недель, и большую часть его можно брать летом, пособие по безработице составляет девяносто процентов от оклада и выплачивается в течение двух лет (до недавних реформ - в течение одиннадцати), около двадцати процентов население никогда и нигде не работали, но исправно получают материальную помощь от государства. Нужны еще причины для счастья?

Ок. Дача на побережье, гриль в саду и возможность поджарить сардельки, запивая их недорогим и вкусным пивом. Если вы датчанин - представитель среднего класса, и у вас пока есть возможность жить не в кредит, то сложно представить, где может быть лучше.

Когда-то Дания правила всей Скандинавией. Весь остальной мир про это давно забыл, но в генетической памяти современных жителей королевства романтическое видение прошлого осталось. Парохиализм -это пожалуй, определяющая характеристика датчан, которое проявляется в скромной гордости, по ошибке принимаемой за самодовольство.
Если вы попросите описать страну, о которой вы абсолютно ничего не знаете, то услышите примерно вот это: “о, мы маленькая страна, всего пять миллионов жителей”. Скорее всего, вам скажут, что здесь нет гор и водопадов, и на машине можно проехать все за четыре часа.
Но потом - возможно, через год - они добавят про знаменитую индустрию ветровых турбин, про то, что здесь нет бедности, про самую лучшую систему образования и здравоохранения, про то, что все люди самые равные в мире, и, конечно, про то, что культура викингов возникла именно здесь. Но как это все относится к счастью?
Датский профессор Wilkinson считает, что ответ будет разочаровывающим. Измерить счастье, тем более по международным меркам, абсолютно невозможно. Хотя бы потому, что это понятие в разных странах воспринимается по своему. К примеру, если для американца сказать, что он несчастлив, значит признать свою неудачу. А когда японец ответит на этот вопрос утвердительно, это сочтут хвастовством.
Кроме того, когда датчане уже знают, что их признали самыми счастливыми в мире, вряд ли они будут правдиво отвечать на этот вопрос.
Члены парламента страны уверены - движущей силой общества является не только конкурентоспособность и всеобщая занятость (в лучшие времена в Дании не было безработицы вообще), но и меньшая разница между людьми, что ведет к еще более большей гармоничности и социальной защищенности.
Впрочем, политики всегда пытаются нас уверить, что действительность лучше, чем она есть. А если что идет не так - всегда есть верный способ: еще повысить налоги.
Скептики же утверждают - именно в целях этого избежать, талантливые образованные люди бегут из Дании. Страна оказалась жертвой собственного успеха и уже потеряла волю к борьбе. И немалую роль в этом сыграло мировоззрение.

… Aksel Nielsen родился в местечке Nykobing и вырос человеком весьма неприятным и даже аморальным. Во время Второй Мировой войны уклонялся от исполнения долга, мотался от рядов норвежского сопротивления к нейтральной Швеции, женился, завел нескольких детей, бросил семью и, не разведясь, женился снова (один из сыновей потом даже обвинил его в педофилии, инцесте и полигамии). При всем при этом он был писателем, впрочем, довольно неизвестным. Если бы не один фрагмент из романа, в котором он описал свой родной городок, назвав его вымышленным именем Jante. Десять инструкций (точнее, команд) разошлись по всему миру и стали характеристикой всего скандинавского региона в целом.
Сегодня эти правила, начинающиеся: “ты не должен думать, что ты что-то из себя представляешь” и заканчивающиеся: “ ты не должен верить, что можешь нас чему-то научить,” считаются чем-то из жизни крестьян, и к космополитичному Копенгагену, уж конечно, не имеющим отношения. Но вот только один пример. Когда датчанка, работающая в США, приехала в отпуск и на вечеринке похвасталась успехами сына - “он в своем классе номер один” - за столом повисло молчание.
И хоть официально никто не желает признать, что закон Янте - как закон гравитации, так же невидим, но непреодолим - именно он стал государственной идеологией, которая передается из поколения в поколение и пропагандируется на уровне школьного обучения.
Ненависть ко чему-либо или к кому-либо, кто отличается от “нормы”, недоверие к амбициям и неодобрение успеха.
Не является ли такое счастье всего лишь забвением благодаря прозаку?

…Можно ли отнести к Скандинавии Исландию, страну, которая находится на полпути к Америке, ведет торговлю с Германией, Великобританией и США, и была основана только потому, что когда-то люди убежали из нордического региона, так как не хотели ни от кого зависеть? Кроме того, их всего-то около трехсот тысяч человек?
По мнению автора исследования, исландцы - более “скандинавы”, чем кто-либо еще -
из-за их идиосинкратического характера и гипнотизирующего ландшафта. Беглецы из Норвегии, стремящиеся скрыться от законов и прихватившие с собой шотландских и ирландских рабов, они на долгое время оказались отрезанными от прочего мира. Здесь не было королей, армии, исполнительной власти, господствовало язычество…
Но при этом - Дания правила Исландией 682 года, сейчас страна является членом Nordic Council. Будучи беднейшей в Европе, она вырвалась далеко вперед благодаря плану Маршалла и массивным инфраструктурным проектам, в итоге оказавшись “самой развитой страной мира”. По крайней мере, так сообщал индекс ООН.
Кроме того, именно здесь была выбрана первая женщина-президент, самой большой оказалась продолжительность жизни, жители оказались читающими больше всего книг…
В общем, эгалитаризм (стремление к всеобщему равенству) и гомогенность общества привели к тому, что Исландия стала самой что ни на есть скандинавской.
Более того - эксклюзивом.
Но когда что-то пошло не так, как раз эти особенности менталитета привели к катастрофе. Американский экономист Michael Lewis характеризует нацию как патриархальных мачо, подверженных риску. А истоками экономического кризиса он считает введение в 1983 году введение квот на рыбную ловлю.
До этого исландцы садились в лодки и уплывали в море - когда хотели, в любую погоду. Иногда им везло - возвращались с богатым уловом, но бывало, что и нет.
Конечно, им не понравилось, что правительство начало выдавать лицензии - на каждое судно. И разрешение на вылов рыбы - строго зависящее от размеров. Но население продолжали уверять - таким образом власти заботятся о здоровье, уменьшая риск.

Естественно, владельцы более-менее приличных судов (с большими квотами) со временем решили: вместо того, чтобы самим таскаться в море, лучше эти квоты начать продавать.
Как и в любой финансовой пирамиде, первые, кто это сделал, обогатились за одну ночь, и вся торговля сосредоточилась в руках полутора десятка частных компаний. Прибыли было так много, что они перепрофилировались и стали банками.

Но почему никто не заметил, что они превратились в жуликов? На самом деле, иностранные экономисты предупреждали - это опасно. Но в Исландии никто не захотел их слушать, заявляя, что критики просто не желают успеха стране.
В какой-то момент все столичные рестораны оказались забиты банкирами, совершающими сделки. Хотя занимались они всего лишь тем, что одалживали деньги, которых у них уже не было.
И это еще одно доказательство истинно “нордического духа”. Ведь все были воспитаны на идее, какими великими были предки-викинги, и поэтому никто не имеет права им диктовать… “Маленький человек, который воображает себя обладателем сильного голоса”.
В итоге, к эйфории подключились все. На частные дни рожденья приглашались знаменитые певцы, за бутылку виски платили по пять тысяч долларов, вертолеты летали как такси, покупались “порше” и дома…
А когда рухнул Lehman Brothers, оказалось, что долг Исландии составляет 850% ВВП, цены на акции катились вниз, крона упала, безработица только официально выросла за пару недель на десять процентов, выросли кражи и ограбления. Люди теряли все накопления, машины, дома и не были даже уверены, что продуктовые магазины совсем не закроются.

Впрочем, когда виновников потребовалось привлечь к юридической ответственности, оказалось, что это невозможно. В Исландии все политики, бизнесмены, регуляторы и руководители СМИ знают друг друга, так как учились в одной и той же школе, с тех пор вместе проводят время и, естественно, действуют в интересах друг друга.
Подобного рода коррупция - Ахиллесова пята не только Исландии, но и Скандинавии в целом.
Если вы хотите узнать, как устроена государственная система или по каким критериям нанимают на работу, смотрите семейное генеалогическое дерево, - рассказывает исландский писатель Sindri Freysson - в случае, когда там нет никаких следов, остается единственное объяснение: клуб анонимных алкоголиков”.

Меритократические идеалы и стремление к демократической свободе вынуждены сражаться друг с другом еще и потому, что количество здесь определяется термином Goventry. К примеру, бывший премьер министр описывается как поэт, а министр иностранных дел - как физиотерапевт. Впрочем, в Исландии на самом деле нехватка специалистов и даже рабочих рук. Поэтому практически все используют возможность побыть в свободное время таксистом. Или гидом.


… Норвежец покупает в киоске билет в кино, уходит, возвращается обратно, и так несколько раз. В конце концов, продавщица не выдерживает:
Зачем вы покупаете столько билетов?
Но ведь каждый раз у входа какой-то человек рвет их на части!

Такое ехидное отношение к соседям со стороны датчан и шведов объясняется, во-первых, исторически - все-таки у них (датчан и шведов) всегда были нормальные государства - с рыцарями, королями, феодалами… Все как положено. А эти норвежцы сидели в одиночку на берегах, у них зимой и есть-то было нечего - если сами не запасутся.
Во-вторых, норвежцам досталась нефть, которая была так близко от тех же датчан.
И когда неслыханное богатство досталось их соседям, немедленно начались поиски виновных:

- Да наш министр (иностранных дел, подписавший соглашение) был пьян в тот день. Он вообще алкаш, вы только посмотрите на его подпись! Нефть-то общая была - ее нашли в нейтральных водах.

Это все правда - и про министра-алкоголика, и про демаркационную территорию. Но главное - тогда лишь немногие поверили, что в Северном море есть нефть.
Тем более, в таком количестве. И те же датчане предпочли не рисковать - добыча рыбы казалась им более надежным делом.
Норвегия в мгновение ока стала одной самых богатых стран, жители Дании и Швеции поехали туда на заработки, но в удачу соседей так до конца и не поверили.
Если сейчас спросить шведского водителя, что он думает о норвежских коллегах, тот наверняка ответит: “Да полный кошмар! Дороги не знают, паркуются все время на инвалидных стоянках”.
У самих же жителей страны фьордов внезапно свалившееся богатство вызвало что-то типа делириума. Они немедленно возгордились, что, к примеру, выражается в массовом отмечали дня конституции. Правилом хорошего тона считается приобрести ради этого специальный костюм за семьдесят тысяч крон, одеть в национальную одежду не только родственников и детей, но и собак, котов, развесить флаги на трамваях, автобусах и стенах домов.
Государство немедленно образовало стабилизационный фонд - чтобы обеспечить благополучием будущие поколения…
Но что происходит с людьми, когда они выигрывают в лотерею? По мнению писателя Симона Сатре, в первую очередь, разрушается баланс между работой и свободным временем. Норвежцы предпочли отдать на аутсорсинг иностранцам большую часть того, чем занимались раньше, потеряв стремление к учебе и инновациям.
Знаменитую на весь мир норвежскую семгу теперь отправляют в Китай, где ее очищают, делают филе, пакуют и отправляют обратно. Государственная пропаганда о пользе обезжиренной пищи привела к полному исчезновению норвежского сливочного масла, и теперь они вынуждены просить знакомых датчан захватить пару пачек или послать с оказией.
Ну и конечно, огромную силу приобрело нефтяное лобби. Statoil не только оказывает влияние на внешнюю политику, изолируя страну и делая ее асоциальной, но и становится доминантной силой в сфере культуры. К примеру, всевозможные гранты выдаются артистам, художникам и музыкантам. Правда, с одним условием - они должны подписать контракт, в котором обязуются никогда не критиковать компанию.

… С точки зрения обитателей любой из пяти нордических стран, Швеция - это солнце, магнит (а иногда черная дыра) вокруг которой крутится все, чем они обязаны своей благополучной жизни. Когда мир говорит “Скандинавия” - это в первую очередь обозначает - Швеция. Eriksson, Volvo, IKEA, Atlas Copco… почти половина всех крупных компаний региона принадлежат шведам. В 1985 году правительство дерегулировало кредиты, спровоцировав бум на покупку домов, потом разрешило школам выйти из под опеки государства, пациентам - выбирать врача… строительство государства всеобщего процветания практически удалось. По воспоминаниям тех, кому довелось здесь жить лет сорок назад, Швеция была самым прекрасным местом на земле. Осталась ли она такой и сегодня?
Вот одно из воспоминаний автора исследования:
- Я стоял на платформе и ждал метро. Людей было немного, максимум, они заполняли треть. И тут ко мне подходит швед и говорит: “извините, но это мое место. Я каждый день жду поезда именно здесь”.

По мнению иностранцев (не скандинавов) - шведы слишком заносчивы, неразговорчивы, скучны, поверхностно-дружелюбны, не способны общаться, чересчур пунктуальны и всегда перестраховываются. Поэтому коллективный дух (lagom, то есть, в соответствии с законом) стал научно-фантастической дистопией, где каждый способен прочитать мысли другого, индивидуальность мышления не приветствуется, а выражать свое мнение можно, только если оно соответствует мнению “привилегированного этноса”. Те, кто против - в лучшем случае считаются “слишком нервными”.
Все равны, и даже если есть проблемы, то они одинаковые для всех. Швеция - страна, где государство чаще всего забирает детей из семей (по надуманным - чисто идеологическим причинам), мамы, которые хотят сидеть дома, считаются старомодными антифеминистками, где “рожденный свободным” человек будет всю жизнь платит три четверти своей зарплаты политикам - в виде прямых и косвенных налогов, где репрессивная машина требует от людей пожертвовать своими правами ради того, чтобы соответствовать “социальным нормам”. Это очень тяжело, если ты не желаешь “кооперироваться”. При этом гражданские права очень слабы, так как при жалобах на их нарушение государственные органы крайне редко меняют решение. Люди все больше зависят от муниципальной администрации, профсоюзов, чиновников, всевозможных НКО… словом, системы.
Является ли это следствием лютеранства с его идеей “священной жертвы” или шведы чувствуют себя миссионерами, призванными спасти мир?

В 1922 году в шведском местечке Upsala был открыт институт расовой биологии. Тогдашний ведущий политик Arthur Engberg (считается национальным героем и сейчас) писал: “ Нам повезло - наша раса не испорчена никакими примесями, мы - носители высочайших качеств”.
Подобная точка зрения привела к такой массовой стерилизации “несоответствующих нормам”, что в итоге она заняла второе место после нацистской Германии. Оба режима преследовали одну и ту же цель - выведение расы высоких голубоглазых блондинов.
В 1934 году масса женщин, не дотягивающих до этой нормы, была принудительно стерилизована, и подобные процедуры продолжались даже после 1945 года - когда весь мир уже осуждал нацистов.

В сегодняшней Швеции один из столичных районов - Malmo - на девяносто процентов населен иммигрантами-беженцами из ближневосточных и африканских стран, является “no-go area” не только для белых или не мусульман, но и для полиции, скорой помощи, чиновников и представителей публичного сервиса.
За несколько десятилетий страна приняла самое большое в Европе число беженцев, потратила огромное количество средств на их интеграцию и обучение шведскому языку.
Возможно, считают исследователи, такое гостеприимство стало реакцией на чувство вины - расовая теория, продажа нацистам железа, необходимого для производства оружия, которая длилась вплоть до поражения под Сталинградом, пропуск через свою “нейтральную” территорию миллиона нацистских войск…
Но почему в таком случае шведы называют родившихся здесь датчан, норвежцев и финном “вторым поколением иммигрантов?” (Можно ли себе представить, чтобы в США звучало “second generation Аmericans” или в Англии “new Britons?”)
Если только не допустить, что все иммигранты считаются “чуть-чуть похуже?”

Что до массового “refugees welcome”, то за ним стоят вполне экономические причины.
По крайней мере, это касается Malmo. Социал-демократическое правительство приняло программу, по которой с 1965 по 1974 год в Швеции было построено очень много новых домов. Предполагалось, что все они будут раскуплены.
Но население того же Malmo стремительно уменьшалось, много помещений пустовало и вложившиеся в строительство инвесторы были недовольны. В девяностых годах прошлого века там жили югославские гастарбайтеры, а потом местные власти выкупили дома. И когда в Швецию хлынула волна ближневосточных беженцев, стали селить их здесь.


…Немец, француз и финн видят в саванне слона. “Если его убить и продать бивни, то можно получить много денег” - прикидывает немец. “Какое красивое создание!” - восхищается француз. “Господи, что этот слон думает о финнах?” - переживает финн.

Этот анекдот воплощает переживания маленького народа северной страны. Автор исследования вспоминает, как поздней ночью в баре один из его собеседников после нескольких порций водки уперся в него тяжелым взглядом: “Why almost nearly”?
Ведь финны - самые лучшие. Nokia, система образования, общество без коррупции, с высоким доходом на душу населения, с высушенным как в пустыне чувством юмора и недоступной для понимания иронией.
Они - скандинавские аутсайдеры, географически попавшие на тектоническую плиту между западной и восточной Европой. Даже “свои” их особо не признают. Так, истинно нордическими считаются лишь потомки викингов - шведы, датчане и норвежцы.

В национальном музее в Хельсинки этот пессимистичный тон сохранен.
Финны описываются как те, кем они не являются - не русские, не шведы, не викинги и так далее. (Причем это “не” распространятся абсолютно на все. Например, покупая домашний хлеб на рынке, местный житель интересуется, не тем, вкусен ли он и из чего выпечен, а нет ли там лактозы. Надписи на продуктах “без глютеина, сахара или жира” видятся производителям как удачный маркетинговый ход, хотя еще до середины прошлого века население жило на хуторах, держало коров, и от употребления натурального молока массового вымирания не произошло.)
Постоянная же тема выставки - удаленность Финляндии и роль маргинала в европейской истории. Древние римляне называли эти земли “тerra incognita” и не даже утруждали себя их завоеванием, промышленная революция пришла сюда лишь в начале XX-го века…
Пока почти семьсот лет народом правили шведы, ничего интересного здесь не происходило. Реформы и позитивные изменения в экономике и культуре начались, когда Финляндия перешла под власть Российской империи. За что благодарные финны воздвигли памятник царю Александру на главной площади города, назвали его именем главную улицу… и сделали шведский язык вторым государственным.

Позиция “начинки сэндича” между Россией и Западом не раз подвигала финские правительства на подобные необъяснимые шаги.
Мужественно сражаясь во время Зимней войны, страна, тем не менее, проиграла. Во время Второй Мировой - заняла сторону гитлеровцев.
Сверхпрагматичные финны решили, что сражаясь в фашистских войсках (в сорок первом году казавшимися непобедимыми) они отвоюют свои потери и защитят свободу.
Но опять проиграли, в том числе с исторической точки зрения. Воевать вместе с одним из самых убийственных (в прямом смысле слова) режимов в современной истории - потеря для репутации невосполнимая.
Хотя может и это решение было последствием многочисленных конфликтов в истории? Или проявлением наследственного мазохизма и стремлением к получению обязательной ежедневной порции наказания?

… В антропологии те или иные культуры подразделяются на три части - с низким, средним и высоким контекстом. В группах с низким уровнем контекста значение “индивидуальность” выше групповой идентификации, детализация (или подробное объяснение) здесь важно - чтобы избежать недоразумений.
В культурах высокого - сообщения интерпретируются с помощью тона голоса, молчания или подразумеваемого смысла, так как члены группы могут легко понять неявные значения “ между строками”.
Гомогенность финского общества (по крайней мере, таковым оно было всю историю) сделало страну обществом с самым высоким контекстом. Считается, что финны - вторая по счету “закрытая” нация - после японцев.
Но хотя оба народа на самом деле имеют много общих черт, даже японцы кажутся прямыми и непредсказуемыми на фоне финнов. Одинаковая еда, одинаковая одежда, одинаковые надежды и ожидания приводят к одинаковому стилю мышления, который уже не нужно словесно объяснять.
И даже гены у большинства коренного населения одинаковые - из-за голода и других катастроф страна не раз оказывалась в “бутылочном горле” с критически низким уровнем населения, что приводило к необходимости родственных браков. В какие-то моменты это помогло населению не исчезнуть совсем, но через несколько поколений привело к уникальной рецессивной патологии. Сейчас около тридцати врожденных (и часто довольно серьезных болезней) передаются именно этими рецессивными генами.
Но даже если отбросить медицинские аспекты, то между каждым типом контекста культуры всегда были (и будут формы) недопонимания. Что создает проблемы при общении финнов с иностранцами. Последние воспринимаются как слишком прямолинейные, даже грубые и, безусловно, плохо воспитанные. Как можно возражать, что “правило есть правило” и “решение есть решение”, даже если ни то, ни другое нельзя обьяснить здравым смыслом, а результат ведет лишь к негативным последствиям?

Трудностей во взаимопонимании добавляет и финский язык. В нем нет будущего времени (как в таком случае можно собираться что-то сделать?), нет пола (мужчины и женщины называются han), а в последнее время большее количество финнов предпочитают обозначать практически все термином, которое в английском языке произносится как “it” - “it has been drinking vodka since breakfast”.
Впрочем, может быть в последнем виновата государственная пропаганда,
которая навязывает “гендерную нейтральность” в связи якобы с тем, что “не каждый человек может четко определить - какого он пола. Поэтому давайте друг друга не оскорблять”.

Антропологи считают, что поведение и система ценностей зависят от грамматики и в целом языка. Шведы, норвежцы, немцы и англичане общаются с помощью речи, которая является всего лишь диалектами другой, и именно поэтому могут понять мир, чувства, мысли и ощущения друг друга.
Финляндия и тут стоит особняком. Хотя большинство жителей Suomi знают шведский, лишь очень немногие шведы учат финский, а датчане и норвежцы при общении с финнами говорят по-английски.
По воспоминаниям автора книги, представитель МИДа как-то призналась - она может сказать “I love you” на многих языках, но на финском это “несет слишком много веса”.
Поэтому чтобы показать, как он ценит жену, финн не признается в любви, а молча чинит стиральную машину.
Может быть, именно из-за языка сформировалось понятие, которое финны лелеют и называют sisu - выносливость, мужественность и способность стойко переносить удары судьбы. Когда автобус ломается - в поле, в зимней ночи, пассажиры молча выходят и толкают его - не жалуясь на неудобства.

“Country of the rules” - так называют Финляндию успевшие близко познакомиться с ней иностранцы и удивляются: “как вы здесь живете?” Действительно, здесь зарегулирован каждый чих (и даже плевок - во время посещения дантиста оставшиеся во рту после пломбировки обломки зуба и кровь приказано глотать, так как “сплевывание может стать источником инфекции”), без специального разрешения, лицензии или сертификата практически ничего нельзя. Причем большинство этих правил давно устарели и по большей степени откровенно вредны (как, например, запрет продавать выращенные на собственной на ферме огурцы или держать для личного пользования больше одной курицы).
Но финны - в отличие от представителей большинства прочих наций - все выполняют, упорно именуя очередную глупую инструкцию законом, и даже не пытаются ничего изменить. В том ли дело, что Suomi в переводе обозначает “страна болот”, поэтому местные жители никак не могут из болота любых обстоятельств выбраться? (Кстати, кроме самих финнов больше никто страну Suomi не называет. К примеру, шведское “fin land” переводится как “земля охотников”)
Или это снова sisu - терпи, выноси страдания с мужеством. Можешь, правда, выпить бутылку водки и выйти на мороз. Но даже если нос сейчас отвалится от холода, нужно храбро отказываться идти в травмопункт.

…Два финна встречаются на улице. “Пошли выпьем” - предлагает один. Первая бутылка водки выпита в молчании. Когда открыли следующую, другой финн спрашивает: “Ну, как ты?” На что первый отвечает: “Я думал, мы собрались, чтобы выпить”.

Алкоголь употребляют во всех странах без исключения - даже в Саудовской Аравии у членов королевской семьи есть бар. Но от всех прочих наций финнов в этом смысле отличает отнюдь не количество выпитого (в среднем на душу населения), а то, как они это делают.
Чем является знаменитый финский экстремальный алкоголизм? Торговой маркой национального мачизма? Главным международным экспортом - после мобильных телефонов и формулы 1? Или манифестацией?
У иностранцев, с недоумением наблюдающих в баре, как депутаты, high-level сотрудники налоговой инспекции, finnair, finnavia и прочих организаций пьют в неограниченных количествах дорогой алкоголь, возникает вопрос - зачем? Если уже тошнит прямо в стакан, и лимит организма давно превышен, как можно, шатаясь, упорно идти за новой порцией? Или уже когда выгнали на улицу, встать на четвереньки и ползти по площади в следующий бар?
Это предмет национальной гордости? Или результат запрета и последующей госмонополии на алкоголь, введенные сто лет назад?

После того, как во время сухого закона масса народа утонула в финском заливе, пытаясь найти запретный плод, государство несколько отпустило вожжи, введя в 1932 году продажу через специальные магазины сети Алко. Все усилия по отрезвлению населения через несколько лет оказались напрасными - началась Вторая мировая война.
А когда она закончилась, Финляндия мало того, что потеряла репутацию (метание между “нашими” и “вашими” не добавляет национальной гордости), но и вынуждена была платить
СССР репарации на 300 миллионов долларов. Тогдашнее правительство немедленно воспользовалось ситуацией, чтобы попытаться провести очередную антиалкогольную компанию: “Мика, оставь бутылку, пора поднимать страну”.
С помощью Nokia, бумажной промышленности и добрососедских отношений - точнее, экспорта - в СССР, а затем в Россию - страну подняли. Но пить не перестали.
Монополия Алко не произвела того отрезвляющего эффекта, на который рассчитывали.

В принципе, для любого человека (но не финна!) госконтроль на продажу вина, пива или водки является признаком тотального угнетения властями подчиненных масс. А с точки зрения здравого смысла, если правительство так заботится о здоровье населения, то почему оно не вводит контроль за теми, кто не может сдержать свой аппетит? Почему в таком случае нет монополии на продажу сладкого и жирного?
Ну и наконец - это очень раздражает: вы хотите купить бутылку вина в тот момент, когда можете позволить себе выпить (в субботу вечером или в воскресенье), но не можете этого сделать, потому что все магазина Алко в это время закрыты.

Впрочем, все правительственные законы оказались бессильны перед влиянием веков.
Еще в древней Остроботнии, считающейся сердцем региона, существовал лирический фольклор, воспевающий “питье и драку, начиная от прихожей до лестницы, и до тех пор, пока не придет время уносить мертвые тела”.
С тех пор ничего не изменилось. Если иностранец окажется вечером в любом из столичных пунктов first aid, то подумает, что Финляндия ведет скрытую, но кровопролитную войну. Раненые в голову, со сломанными носами, оторванными руками и, кажется, даже разорванные на части волками, терпеливо и ни на что не жалуясь ( снова sisu?) сидят в холле по несколько часов, поэтому всего лишь вывихнутый палец вызывает у дежурных врачей искреннюю обиду.
Интересно, что сами финны признают алкоголизм одной из самых серьезных общественных проблем - среди других одиннадцати. Но героически продолжают пить. Возможно, чтобы окончательно коллективно утонуть или забыть горести.

Решение, наверное, может быть только одно - немедленное дерегулирование алкогольного законодательства. Тогда многие сопьются (что, впрочем, они делают и сейчас) но большая часть населения быстро привыкнет обращаться со спиртными напитками на уровне всех прочих “незарегулированных” стран.
Хотя финские законодатели вряд ли на это пойдут. Ведь тогда разорвется “пищевая цепочка”, многочисленные проверяющие станут не нужны, что вызовет очередное смутное недовольство в обществе.
Что, как считается, помешает правительству продолжать продвигать для поднятия национального духа программу “Mission of Finland”. Задача которой заключается в том, что маленькая страна решит все мировые проблемы, так как “финны честные и надежные”, а слоган “is there Finn on Board” поможет достичь успеха любой компании.
К сожалению, по словам директора по туризму: “У нас не хватает мужества выйти и рассказать, какие мы замечательные. Поэтому мы просто стоим на углу, засунув руки в карманы, и ждем, когда кто-нибудь обратит на нас внимание”.