Скандальный стэнфордский эксперимент, профинансированными военными, показал как легко “люди в форме” становятся садистами. Добровольцы играли роли охранников и заключенных, живя в условной тюрьме. Первым дали дубинки, серую одежду надзирателей и зеркальные солнечные очки - чтобы предотвратить контакт глаз. Их задачей было вызвать у “заключенных” чувство тоски, страха, создать понятие произвола, веру в то, что их жизнь полностью контролируется системой… в общем, ситуацию, когда у них вся власть, а у “противников” - никакой. Всем одинаково платили за участие в эксперименте - примерно по пятнадцать долларов. При этом “охранники” должны были работать по сменам и возвращаться домой в выходные. Но большинство начали приходить и на сверхурочные дежурства - бесплатно. Уже через шесть дней “охранники” настолько вошли во вкус, что эксперимент пришлось прекратить.

Автор исследования - американский психолог Филипп Зимбардо - хотел показать влияние навязанной социальной роли на поведение человека, появление группового конформизма и подчинение “авторитетам”, которое он назвал “злом бездействия”. Результаты эксперимента были использованы для того, чтобы продемонстрировать восприимчивость и покорность людей, когда присутствует оправдывающая их поступки идеология, поддерживаемая государством. Даже когда оно врет. Или уже перестало существовать.
Другой ученый - канадский математик Альберт Такер, один из создателей теории компьютерных игр и нелинейного программирования, выявил парадокс, по которому предательство, строго доминирующее над сотрудничеством, должно было вроде вести к выигрышу обеих сторон. Но в итоге приводит к проигрышу. Ради пущей убедительности ученый также облек парадокс в тюремную символику, где двоим “заключенным” предлагалось “сдать” другого и разделить срок ровно пополам. Или посочувствовать - и, тогда, возможно, выйти на свободу. Первоначально в дилемму заключенного “играли” компьютерные программы. Потом провели эксперимент над макаками.
Сейчас в ролевой игре под условными названиями “самоизоляция” и “граница на замке” играет весь человеческий мир.

Вот, например, всего за 25 евро предлагается вариант “polizei - заключенный”. Купив билет на паром из Хельсинки в Таллин, вы полностью окунетесь в атмосферу Великой отечественной войны. В порту столицы Эстонии вас встретят многочисленные полицаи, и не выпустят наружу - несмотря ни на какие законные основания для транзитного проезда иностранцев, выпущенные постановлением премьер-министра этой прибалтийской страны.
А само название противников - polizei, которое уже семьдесят пять лет является синонимами зла и предательства, чрезвычайно усилит ваши ощущения от игры.
Более того, роль полицаев исполняют исключительно игроки, страдающие синдромом вахтера. Флешмоб о “карантине” для них стал единственной возможность “возвыситься,” компенсировать проблемы с самооценкой и полную неудовлетворенность жизнью.
Или же они - как механический пес в романе Брэдбери - “просто функционируют, по рассчитанной траектории: сами находят цель, сами возвращаются обратно, сами выключаются. Медная проволока, электрическая энергия и аккумуляторы - вот и все, что в них есть”.
Но играют они серьезно.

- Вы не проедете - Польша закрыта! - объяснял эстонский полицай группе усталых болгар, которых он вытащил из машины - не дав взять ни телефонов, ни таблеток, ни даже воды.

5-го мая после полудня на дежурство в порту заступила группа, чьи деды, судя по всему, служили в карательных эстонских полицейских батальонах, действовавших в том числе, в Польше. Отказываясь признавать современную географию - в частности, что из Эстонии в Болгарию можно проехать через Белоруссию, Украину и Румынию, они заворачивали пассажиров потому, что “Польша закрыта”.
Кроме того, их чрезвычайно интересовал моральный облик пассажиров. Эту традицию они сохранили, наверное, еще со времен СССР.

Покажите справку, что вы, действительно, женаты - терзала молодую пару блондинистая полицайша. - Если вы зарегистрировались в магистрате Хельсинки, об этом должна быть запись в регистре. У вас ее нет, и вы не пройдете.

В итоге после двухчасового допроса и обыска мужу все-таки позволили выехать, жене с аналогичными документами - нет. На робкий вопрос: какое отношение распространение вируса имеет к тому, официально зарегистрирован брак или нет, таллинские жандармы отвечать не хотели. Так же, как, впрочем, называть свои имена, должности, фамилии и подписываться под рассыпанными на полу бумагами под названием “запрет на въезд”.

Впрочем, россказни о вирусе никто всерьез, конечно, не воспринимал. Вертухаи, сидящие возле стеклянного “аквариума” с заключенными, были без масок.
Да и сами жандармы тоже периодически забывали их надевать. А уж положенные по “карантину” два метра расстояния и вовсе не соблюдали.

Когда люди, виновные лишь в том, что купили билет на злосчастный паром, оказались запертыми на пять часов без еды, без воды, без лекарств, с пропавшими билетами на автобусы, самолеты или поезда и без малейшей возможности отвлечься от ситуации, они сначала впадают в шок.
А потом начинают бунтовать.
Первым произнес слово “нацист” средних лет финн, у которого был назначен визит ко врачу в Тарту. До этого он задумчиво глядел в потолок, бормоча, что еще ни разу так бездарно не проводил время, и что он завтра все равно опять приплывет. Так и будет приезжать, пока полицаям не надоест его выдворять.
Потом к наглухо закупоренным дверям “СИЗО” подошла одна из болгарок, требуя дать ей телефон и соединить ее с послом или консулом. Вертухаи лишь гнусно ухмылялись в ответ - им вся эта ситуация явно доставляла удовольствие.
В итоге удалось через имеющийся у других заключенных телефон дозвониться до консула в Таллине, который, впрочем, по болгарски не говорил, но в свою очередь дал телефон посольства в Хельсинки. Оно, естественно, тоже оказалось то ли закрытым, то ли все сотрудники ушли на “самоизоляцию”. Найденный опять через случайных знакомых телефон начальника эстонской полиции также не отвечал.
А хаотичные протестные действия приводили лишь к тому, что очередную группу “заключенных” молча уводили невозмутимые полицаи. На расстрел?

Тем же, кто пытался махать распечатанным “распоряжением” премьер министра о том, что “проезд иностранцев через территорию Эстонии разрешен”, полицай опять отвечал - “Польша закрыта”. И было абсолютно бессмысленно снова спрашивать - а причем тут Польша?

Мучения закончились лишь с приходом следующего парома - и свежих жертв. Поэтому сопровождать “заключенных” жандармам стало неинтересно. Эту почетную обязанность доверили вертухаям, которые шли сзади до самого трапа и только что не били прикладами по головам.

Глядя на стадо замученных пассажиров, стюард философски заметил по-русски:
- Не вы первые. И не последние.
Русская же уборщица, вытирая пыль с и без того чистых столов, согласилась:
- Да, очень злые в Эстонии полицаи. Мы их сами не любим.

На пароме голодные пошли утешаться в единственное работающее заведение общепита “бургер кинг”, где мужественный повар поляк варил в котле суп солянку. И это было единственной радостью. Ведь выложенные на лотках холодные фрикадельки, катающиеся неизвестно сколько времени из Таллина и обратно, еще больше усугубляли депрессивное состояние.
Магазин дьюти фри с алкогольной продукцией открывался лишь через час. До этого пассажиры развлекались рассказами о незаконных задержаниях. И анекдотами типа:
“Стоят на посту два эстонских полицая. Один говорит: слушай, я отойду в кустики на минутку, ты пока постой тут один. Вдруг мимо проносится на огромной скорости автомобиль, полицай из кустов кричит:
Стреляй! Да не по мне! По машине! Да не по-нашей!”

Встрепанные водители грузовиков, которые сейчас являются основными клиентам снующих между Финляндией и остальной Европой паромом, вели неожиданно глубокие философские беседы. А все остальные притихли - впереди их ждала финская пограничная служба, и никто не знал, чем закончится эта встреча.

…Приграничный городок Иматра, лишившийся русских туристов, окончательно опустел. По дороге к посту виднелись лишь экскаваторы, горы щебня, взрытый асфальт и древний состав, перевозящий в сторону России вагоны с бревнами. Одинокий таксист, дремлющий в машине, озирал окрестности и вздыхал: вернутся ли еще те времена, когда из баров его вызывали чуть ли не каждые полчаса - довезти пьяных до дома?

Сам пограничный пункт тоже был пуст. Оказавшаяся за первой же дверью женщина в черных очках (без маски!) на вопрос: как поговорить с пограничниками - ответила, что она “не отсюда” и “ничего не знает”.
На улице единственными живыми существами оказались таможенник (в маске) ругающийся на расстоянии двух метров с какой-то дамой (в маске). Увидев еще человека, заходящего за шлагбаум, он оживился и приготовился не пускать. Но большой вопросительный знак, нарисованный в воздухе, заставил его таки взяться за рацию.
Через некоторое время вышел его коллега - без маски. Естественно, в первую очередь проверил документы. И только через 15 минут отступил на метр назад. Вспомнил, наверное, что граница закрыта из-за “пандемии”. Или скорее - не знал, как ответить на вопрос.
А вопрос был простым - знают ли служащие на посту, что в соответствии с постановлением их же правительства, журналистов через границу следует пропускать? И не будут ли они так любезны позвонить на российскую сторону и уточнить все про то же?
Эти, казалось бы, элементарные просьбы ввели таможенника в ступор, и он пошел спрашивать босса. Но тот тоже не знал. Самое интересное - он не смог ответить, где же все-таки сами пограничники-то?

Последние, впрочем, появились. Но не на посту. Отследив через камеры одинокого человека, бредущего по пустому шоссе, они подъехали на машине с надписью “погранслужба”:
- Откуда, куда, зачем?
И были весьма неприятно поражены, когда потенциальный нарушитель сунул в окно им все то же постановление с вопросом про журналистов. Ну и с просьбой подкинуть до вокзала заодно.
Краткая беседа закончилась очень быстро. Служащие границы закрыли окно, развернулись и укатили в сторону поста. Ответа на вопрос они тоже не знали.
И, естественно, были без масок и “эпидемическую” дистанцию не соблюдали.

…В стэнфордском эксперименте от добровольцев “заключенных” требовалось обязательное выполнение около двух десятков правил. Но подчеркивалось одно особое: никогда - как бы над ними не издевались! - не ссылаться то, что их “арест” всего лишь имитация.
“Тюремщики” же должны были просто “соблюдать закон”.

В итоге Филипп Зимбардо пришел к неутешительному выводу - даже откровенно смоделированная ситуация оказывает гораздо большее влияние на поведение людей, групп и целых национальностей, чем мы можем представить.
Начинается все с лишения отношений индивидуальности: когда вместо восприятия “я” и “он” возникает безличное “это против этого”.
“Официальные” документы выпускаются не конкретным бюрократом (которого в теории можно привлечь к ответственности), а “правительством”, “министерством”, “полицейским управлением”, “банком”. СМИ оперируют названиями стран, не давая себе труда уточнять фамилии даже премьер-министров и президентов. Отдельные люди вообще теряют статус человека и рассматриваются лишь как некие объекты.
В такой обезличенной среде полицейские, пограничники и прочие охранители системы всего лишь стараются не выбиться из “общей массы”. И вряд ли даже осознают свою цель - изолировать то, что из-за невидимости называют “черной дырой власти”.
Вот как социолог Чарльз Миллс описывает эту дыру:

- Власть состоит из тех, чье положение позволяет оставаться вне условий, в которых живут обычные люди. Их положение позволяет им принимать решения, имеющие серьезные последствия. Принимают ли они такие решения или нет - имеет меньшее значение, чем сама значимость их положения: их отказ действовать, отказ принимать решения сами по себе зачастую имеют более важное значение, чем их решения как таковые.
А когда власть испытывает постоянный страх, она становится страшна.

Ирина Табакова

Поддержи выход новых материалов и сделай вклад в независимость прессы
IBAN: FI84 1745 3000 1810 00
BIC: NDEAFIHH