За несколько десятилетий неолиберализм попытался переписать всю предшествующую историю человечества под заголовком - “то, что шло до нас, было не так”. Если послушать фанатиков, то становление электронного “капитализма” является важнейшим достижением, и невозможно даже представить, что в нем могут быть изъяны. “Умные” машины, уверяют они, создают постиндустриальное общество, в котором каждый выполняет работу, основанную на знаниях и приносящую прибыль, поэтому все социальные конфликты исчезают. Еще в конце девяностых годов мейнстримовская экономическая литература была полна торжественных описаний новой системы. Однако о том, как она будет работать, не говорилось ни слова.

Впрочем, когда эксперимент под названием “неолиберализм” провалился, пришлось устраивать “пандемию”, чтобы скрыть его крах. Те же самые алгоритмы, которые делят мир на “опасные” зоны, рисуют дополнительные голоса формальному “сопернику” Дональда Трампа. Парализовав всю экономику и надеясь на послушные килобайты, мировая “элита” пытается сохранить власть. Мир бунтует, но роботы-полицаи встают с электрошокерами, лазерами и слезоточивым газом. Вместе с навязчивой слежкой за каждым движением и полной дезинформацией это стало для неолибералов единственным средством обеспечения “правопорядка”.
О том, что электронные технологии и капитализм - несовместимы, заговорили философы и юристы еще несколько десятилетий назад. Американский публицист Питер Друкер в 1993-м году описал широкими мазками сетевое общество, отметив, что, несмотря на восторженные разглагольствования, не существует экономической теории о том, что произойдет, когда прежние факторы производства - земля, труд и капитал - станут вторичны по отношению к виртуальности, созданной компьютерами.
Чуть раньше экономист Пол Ромер определил компьютерные технологии как всего лишь “инструкции делать что-то” - от изготовления станка из железа или в 3D формате до покупки билета и “протокола по лечению пациента”. Поэтому все, что продают нам технологические гиганты, компьютерные фирмы по производству игр и цифровому обучению - это не более, чем инструкции для выполнение инструкций.

- “В подобной ситуации знание истории оказывается важнее, чем вы думаете”, - считает британский журналист Пол Мейсон. Пять лет назад в исследовании “Посткапитализм”он подробно проанализировал, как с распространением неолиберализма и компьютерных технологий облик экономической системы производства и распределения, основанной на частной собственности, юридическом равенстве и свободе предпринимательства - размылся, рассыпался и превратился в нечто фрагментарное, опирающееся на временную работу, и где потребление стало формой самовыражения.
Обнаружение того факта, что капитализм существовал не всегда, может шокировать. Но когда вы это осознаете, возникнет еще более шокирующая мысль: возможно, он не будет длиться вечно. Если так, то нужно осмыслить концепцию переходов, задавшись вопросом - что составляет экономическую систему и как одна уступает место другой? В своем подробном исследовании Пол Мейсон доказывает, что причин у краха неолиберализма много, но главные - две. Это масштабный разворот в сторону финансов и тотальная цифровизация.

Со времен Генуэзской республики, Нидерландов, а позже Лондона доминирующая держава всегда превращалась в кредитора остального мира. При неолиберализме все “развитые” страны превратились в заемщиков, в связи с чем произошел слом долговременной модели.
Ведь в деньгах всегда используется нечто намного более мощное, чем просто обмен. В них используется доверие. Они не являются чем-то, что существует отдельно от правительств. Деньги всегда представляют собой “обещание выплаты”, данное правительством. Их стоимость не зависит от объективной ценности какого-либо металла - она определяется верой людей в устойчивость государства. Как только вы это осознаете, проблема неолиберализма становится ясной. Она в том что, “черт, нашему государству, (ЕС, МВФ) больше никто не верит”.

В основе неолиберализма лежит фантазия о том, что каждый может вести потребительский образ жизни без того, чтобы ему повышали зарплату. Вы можете брать взаймы, но вы никогда не сможете разориться: если вы занимаете деньги на покупку дома, его стоимость будет постоянно расти. Инфляция тоже будет всегда, поэтому если вы занимаете деньги на покупку машины, то к тому времени, когда вам понадобится новая машина, стоимость остающегося долга уменьшится, благодаря чему вы совершенно спокойно сможете занять еще больше.

Переход к ничем не обеспеченным бумажным деньгам, а затем еще более необеспеченным цифровым сделал возможной реализацию всех остальных стадий неолиберального проекта. Искусственное создание денег банками, уверенность в том, что все кризисы можно решить, и представление, что доходы, получаемые от спекуляций, могут расти до бесконечности, настолько укоренилось в сознании, что когда подобные “ценности” перестали работать, это привело к полной беспомощности. Вклады и займы стали слишком сложными, чтобы их можно было уравновесить простым процентным соотношением. Поэтому в 2004-м году Базельский комитет по банковскому надзору правила изменил: теперь “стоимость” корпорации или страны стали определяться рейтинговым агентством.
А когда через четыре года мировая финансовая система рухнула, неолибералы вкололи ей адреналин. Они спасли банки, похоронив их плохие долги: часть была списана, часть переквалифицирована в суверенный долг, часть скрыта в организациях, которые стали безопасными лишь потому, что центральные банки облекли их своим доверием. Затем посредством программ “бюджетной экономии” перенесли бремя на получателей социальных пособий, работников бюджетной сферы, пенсионеров и на будущие поколения.


Значение красивых слов о “бюджетной экономии” раскрыл генеральный директор компании Prudential на форуме в Давосе 2012 году - права работающих и достойные зарплаты должны исчезнуть. В этом и заключается цель проекта бюджетной экономии: снизить жизненный уровень населения на долгие десятилетия. Примерно в то же время “эксперты” JP Morgan пришли к однозначному выводу: чтобы неолиберализм мог выжить, демократия должна отмереть. Сегодня, когда дело доходит до борьбы между правительствами и народами, которыми они управляют, не существует Женевской конвенции.
Толчком к формированию подобной мировой финансовой системы стало использование компьютерных технологий. Исключительно благодаря электронным сетям правительства, корпорации и банкиры “обеспечивали рост” даже в случае, когда не хватало наличности. Именно цифровизация сделала возможным физическое перенесение производства в развивающиеся страны, где рабочая сила дешевле и и не нужны квалифицированные сотрудники.
Противоречие же неолиберализма состоит в том, что хотя компьютерное производство стало “характерной технологией нашего времени”, оно мутирует в сторону внезапного исчезновения. На смену системным блокам приходят серверы, которые тоже исчезают из главных офисов корпораций и теперь располагаются в просторных кондиционируемых помещениях. Кремниевый чип становится все меньше, дополнительные компоненты, которыми некогда были загромождены наши рабочие места, уменьшились в размерах и, наконец, тоже исчезли. Собственное программное обеспечение разрабатывается отделами информационных технологий корпораций, а затем заменяется готовыми версиями, которые в десять раз дешевле. Вскоре исчезают и сами отделы информационных технологий, а на смену приходят сервисные центры в Мумбаи. Персональный компьютер превращается в ноутбук. Ноутбук уменьшается в размерах и становится все мощнее, но и его уже вытесняют смартфоны и планшеты.

Технологии лишили рыночные силы способности создавать динамизм. Порядок нарушился, но мейнстримовская “наука” не имеет никакого представления о масштабе этого сбоя. Экономика, основанная исключительно на создании и продаже инструкций, ведет себя иначе, чем та, где производят товары и услуги. Ведь если вы можете вырезать кусок файла из PDF и вставить его в статью или книгу, то тоже самое вы будете делать с музыкальным треком, с фильмом, с проектом турбореактивного двигателя и с цифровой моделью фабрики, которая будет его производить. Это может воспроизводиться бесплатно, так как выражаясь экономическим языком, у этого действия “нулевые предельные издержки”.
Согласно исследованиям Пола Ромера, при переходе к цифровой экономике механизм определения цен свел предельные издержки для некоторых товаров к нулю и устранил тем самым прибыль. Поэтому нерыночная экономика привела к появлению людей, готовых преследовать свои эгоистические интересы при помощи нерыночных же действий.
Кроме того, цифровизация подточила права собственности, уменьшила необходимость труда, размыла границы между ним и свободным временем и ослабила связь между работой и зарплатами. Плюс к этому, компьютерные технологии разъели способность рынка к правильному ценообразованию. Ведь рынки исходят из принципа дефицита, тогда как компьютерное производство присутствует в изобилии. Все это не могло продолжаться вечно.
Кроме того, электронные технологии отличаются от всех предыдущих. К примеру, современные реактивные двигатели контролируются компьютером, который анализирует их технические характеристики и управляют эксплуатацией, а инженеры могут изготавливать любой элемент самолета “виртуально”, используя трехмерные цифровые модели на суперкомпьютерах. Но как определить итоговую стоимость самолета? Исследование, проведенное SAS Institute в 2013 году, обнаружило, что невозможно правильно подсчитать ни стоимость сборки, ни рыночную стоимость, ни доход, который этот самолет может принести в будущем.
Этот феномен слияния виртуального и реального миров проявляется во многих отраслях. Мы смотрим фильмы, состоящие из пикселей и содержащие целые сцены, в которых на самом деле перед камерой не находилось ни одного реального объекта. На автосборочных конвейерах у каждого компонента есть штрихкод: то, что делают люди, направляется и проверяется компьютерным алгоритмом.

По мере того, как росло понимание последствий, к которым вели электронные технологии, представители различных наук приходили к мысли, что капитализм становится качественно иным. Считалось, что компьютерный капитализм и модель свободного рынка работают в тандеме, порождая и укрепляя друг друга. Многие полагали, что перемены настолько важны, что не уступают по своему значению тем, что происходили в XVIII веке. Но как только экономисты стали объяснять, как этот “третий тип капитализма работает”, они столкнулись с тем, что он не работает вообще.
Когда речь идет о физических товарах, их потребление одним человеком обычно препятствует их использованию другим: это моя сигарета, а не твоя, мой взятый напрокат автомобиль, мой кофе, мой час занятий. Мои, а не ваши. Товар же цифровой может существовать в бесчисленном количестве, в разных физических формах и в таких мелких масштабах, что можно держать его на суперкомпьютере или сантиметровой флешке. При этом законы, касающиеся того, что можно, а что нельзя копировать, неясны. Поэтому “гигантам” в сфере информационных технологий потребовалось полное господство.

Из-за компьютерных технологий стало возможно появление систем или машин, которые ничего не стоят, служат вечно и не ломаются. Виртуальные товары существуют в потенциально неограниченном количестве, а их предельная стоимость - в том числе, хранение данных и беспроводной доступ в интернет - стремится к нулю. К примеру, цена хранения гигабайта информации сократилась с одного доллара до трех центов, а мегабита высокоскоростного соединения рухнула с тысячи долларов в 2000 году до 23 долларов в 2012. Технологическим корпорациям приходится расширять “права владения” на новые сферы - наши селфи, транзакции, маршруты поездок, научные работы и исследованиями, которые мы провели, чтобы их написать.
При этом биты реально существуют, они потребляют энергию, выделяют тепло и требуют места для хранения - платформа Google Cloud представляет собой парк кондиционируемых серверов, занимающий несколько акров. Тем не менее, продукт вычислительных процессов качественно отличается от других физических продуктов. И именно поэтому возникают монополии, всеми силами пытающиеся не допустить того, чтобы программное обеспечение или инструкции стали бесплатными. Даже стандарты бухгалтерского учета подтасовываются, когда компании принимаются гадать о стоимости.
Но хуже всего то, что компьютерные инструкции - это не какая-то случайная технология, которая вдруг появилась и от которой можно уйти, как от парового двигателя. Они заражают абсолютно все динамикой нулевых цен: биотехнологии, космические полеты, изменение структуры мозга или нанотехнологии и другие, которые мы даже представить себе не можем.

Поэтому главный посыл неолиберализма - в том, что ему нет альтернативы, что любой отход заканчивается катастрофой. Неолиберализм представляет собой догму, согласно которой самый короткий путь к процветанию - это преследование собственных эгоистических интересов. Утверждается, что финансовые спекуляции - это благо, что неравенство - тоже благо, что человечество в естественном состоянии представляет собой горстку беспощадных индивидов, конкурирующих друг с другом. Для “одного процента” неолиберализм обладает силой религии: чем больше вы ей следуете, тем лучше вы себя чувствуете и тем богаче вы становитесь.

Впрочем, главная цель неолиберализма заключается не в свободных рынках, бюджетной дисциплине, твердых деньгах, приватизации или переносе производства за рубеж. И даже не в глобализации. Все это лишь побочные продукты. Или орудия для достижения главной задачи - построения “стабильного” сообщества, где “трудящимися” являются лишь солдаты и слуги. Плохая новость состоит в том, что неолибералы контролируют почти все правительства в мире.

Уважаемые читатели!
В связи с тем, что по требованию финских бюрократов счет издателя "Новости Хельсинки"
(European values) будет закрыт 20 января, у вас есть еще две недели, чтобы поддержать независимую прессу
и самих себя.
IBAN: FI84 1745 3000 1810 00
BIC: NDEAFIHH