Эпоха машин и технологий - время величайшего социального эксперимента, который когда-либо в истории был осуществлен, и он провалился. “Прогрессивное” индустриальное общество - мир безрадостных удовольствий, где хронически несчастные люди страдают от одиночества и страхов, зависимы и униженны, склонны к разрушению и изо всех сил “убивают время”, которое они постоянно пытаются сэкономить.

Мы считали, что промышленный “прогресс” - то есть, замена механической, потом ядерной энергией физической силы животного и человека, а затем и разума Homo Sapiens электронной машиной - приведет к неограниченному производству и, следовательно, к неограниченному потреблению, что техника сделает нас всемогущими, а наука - всезнающими. Мы были на пути к тому, чтобы стать богами, высшими существами, способными создать “дивный новый мир”, используя природу лишь в качестве строительного материала для своего творения.

- “Когда цепи феодализма были разбиты, свободный от всех оков человек мог делать то, что хотел. Или думал, что мог. Пусть это было справедливо лишь для высших и средних классов, их успех вселял в остальных веру в то, что эта новая свобода в конце концов распространится на всех членов общества. Предполагалось, что богатство и комфорт в итоге принесут нам безграничное счастье. Но “большие надежды” потерпели крах, и это нанесло человечеству невосполнимую травму”. Философ и социолог Эрих Фромм в исследовании “Иметь или быть” подробно описал: почему личности стали винтиками, как получилось, что чем больше они превращаются в “сверхлюдей”, тем бесчеловечнее становятся, а сам технический прогресс создал опасность, способную уничтожить всю цивилизацию и, возможно, вообще жизнь на Земле.

По утверждению Эриха Фромма, крах “больших надежд” предопределен самой индустриальной системой. Точнее, двумя основными психологическими посылками: что счастьем является удовлетворение любого желания и что алчность ведет к гармонии и миру.

С давних пор обладатели неограниченных средств - аристократы Древнего Рима, крупных итальянских городов эпохи Возрождения, Англии и Франции XVIII и XIX веков пытались найти смысл жизни в безграничном наслаждении. Но это было их личным выбором: никогда в истории получение удовольствия не выдвигалось в качестве теории благоденствия никем из великих умов. И только когда слово “польза” перестало обозначать “польза для души” и приобрело значение “материальной, денежной выгоды”, человечество отреклось от солидарности. Оно прониклось верой, что существование только для самого себя означает не что иное, как быть самим собой. То, что представляло собой далекий от философии образ жизни аристократов, стало теорией и практикой для масс индустриальных индивидов.

Люди должны быть жадными, потому что если целью жизни является потребление, то чем больше у индивида цифровых миллиардов, вилл, яхт и “крутых” машина - тем больше он значит. Они должны испытывать антагонизм по отношению ко всем остальным: к покупателям, которых нужно обмануть, к конкурентам, которых требуется разорить, к работникам, над которыми можно издеваться. Индустриальные индивиды никогда не удовлетворенны, так как их желаниям нет конца. Они завидуют тем, кто имеет больше, и боятся тех, кто имеет меньше. Но они вынуждены подавлять эти чувства, чтобы изображать улыбающееся, разумное, искреннее и доброе существо. Таким старается казаться каждый. Но этот обман не удался.

Радикальные изменения начались с того, что экономическое поведение отделилось от человеческих ценностей. Некая “система” стала автономным организмом, независимым от потребностей и воли людей. Предполагалось, что она функционирует сама по себе, в соответствии со своими собственными законами. Страдания рабочих и разорение все большего числа мелких предприятий в интересах роста все более крупных корпораций представлялись экономической необходимостью, о которой можно было сожалеть, но с которой приходилось мириться, как если бы она была законом природы.

Развитие этой системы определялось не вопросом, что есть благо для человека, а что есть благо для системы. Утверждения коммунистов, что они уничтожат классы и положат конец классовой борьбе, было фикцией, ибо система зиждется на принципе неограниченного потребления - как цели жизни. Поскольку все хотят иметь больше, неизбежно образование классов, неизбежна классовая борьба, а в глобальном масштабе - война между народами. Алчность и мир исключают друг друга.

Остроту этого конфликта пытались сгладить с помощью допущения, согласно которому то, что является благом для развития системы (или даже какой-то одной крупной корпорации), есть благо также и для людей. Это логическое построение подкреплялось дополнительной моральной конструкцией. Провозглашалось, что те самые качества, которых система требует от человека - эгоизм, себялюбие и алчность являются врожденными. Следовательно, они порождены не системой, а самой человеческой природой. Общества же, в которых не было жадности, считались “примитивными”.

Не менее важен и другой фактор: отношение человека к природе стало глубоко враждебным. Будучи “капризом природы” человек покорил природу и преобразовывал ее в соответствии со своими собственными целями, пока это покорение не превратилось в разрушение. Дух завоеваний и враждебности не позволяет увидеть, что ресурсы не беспредельны, могут быть исчерпаны и что природа отомстит человеку за его грабительское отношение к ней.
Но индустриальному обществу присуще презрение к природе - как ко всему остальному, не являющемся продуктом машинного производства. И к людям, в том числе. Зато привлекает все механическое, безжизненное и все сильнее охватывает жажда разрушения. Трудно поверить, что не предпринимается никаких серьезных усилий, чтобы избежать того, что так похоже на окончательный приговор человечеству. Но если в личной жизни только сумасшедший может оставаться пассивным перед лицом опасности, то облеченные государственной властью не предпринимают ничего, чтобы предотвратить ее. Массы же, вверившие им свою судьбу, позволяют пребывать в бездействии.

Но каким образом стало возможно, чтобы самый сильный из всех инстинктов - инстинкт самосохранения - перестал побуждать нас к действию? Одним из объяснений является то, что мировые “лидеры” делают вид, что принимают эффективные меры для предотвращения катастрофы: бесконечные конференции, резолюции, переговоры о разоружении создают впечатление, будто они понимают стоящие перед человечеством проблемы и стараются как-то их разрешить. В действительности же никаких серьезных изменений не происходит, но и руководители, и руководимые усыпляют свое сознание и свое желание выжить, создавая имитацию того, что дорога к спасению им известна и они находятся на правильном пути. Никого не шокирует тот факт, что политические деятели и представители деловых кругов принимают решения, которые служат их личной выгоде, но вредны и опасны для общества. Впрочем, если эгоизм - одна из основ морали, то почему они должны вести себя иначе?

Еще одним объяснением такого притупления инстинкта самосохранения является то, что люди предпочитают жить под угрозой будущей катастрофы, нежели претерпеть те “жертвы”, которых потребовали бы эти изменения - к примеру, отключение интернета или смартфонов. Да и как может возникнуть такая альтернатива, если высшей целью является иметь - и иметь как можно больше - когда один человек может сказать о другом: “он стоит миллион долларов”? При такой психологической установке суть жизни заключается именно в потреблении. Человек - ничто, если он ничего не имеет.

Конечно, наше существование требует, чтобы мы имели и сохраняли определенные вещи, заботились о них и пользовались ими. Это относится к нашему телу, пище, жилищу, одежде, к орудиям производства, необходимым для удовлетворения наших потребностей. У нас всех обязательно что-то есть: одежда, автомобиль, телевизор и многое другое. Жить, ничего не имея, практически невозможно. Почему же в таком случае потребление стало проблемой?

Эрих Фромм объяснил это тем, что есть два абсолютно разных способа существования и ориентации в мире. “Верховенство” одной из них определяет все, что индивид думает и делает. Если главный принцип - бытие, то это означает жизнелюбие и подлинную причастность к миру. Это понятие было предметом многих тысяч философских трудов, но основная его идея в том, что оно предполагает изменение. Все живое может существовать только в процессе становления. Реальные люди любят, ненавидят, страдают, их жизнь - это не субстанция, а процесс.

А когда на первое место ставится принцип потребления, то отношение к миру выражается в стремлении сделать его объектом владения, превратить все и всех - в том числе и самого себя - в свою собственность.

Следует упомянуть еще об одном проявлении потребления, а именно об инкорпорировании, то есть включении в свой состав какой-либо вещи или понятия. К примеру, в название microsoft inc. - “inc” означает не что иное, как поглощение всех конкурирующих фирм. Абсолютно точно также представители тех или иных племен, съедая своих убитых врагов, верят в то, что обретают таким образом их силы - что, в принципе, можно рассматривать как своеобразный магический эквивалент приобретения рабов.

Естественно, большинство объектов не может быть инкорпорировано в физическом смысле. Однако существует символическое и магическое инкорпорирование. Когда кто-нибудь верит в силу какого-либо предмета, то символическое “поглощение” его заставляет поверить и в то, что он теперь присутствует внутри индивида - к примеру, в виде храбрости.

Есть еще много других форм инкорпорирования, не связанных с физиологическими потребностями, а значит, ни с какими ограничениями. А суть установки общества потребления состоит как раз в стремлении поглотить весь мир. Причем с одной стороны, это ослабляет ощущение тревоги и беспокойства, с другой - вынуждает потреблять все больше и больше, так как перестает приносить удовлетворение.

Современные индивиды определяют себя формулой: “я есть то, чем я обладаю и что я потребляю”. Так, студенты могут слушать лекцию, воспринимать слова, понимать логическое построение фраз и их смысл, дословно записывать все, что говорит лектор, вызубрить конспект и сдать экзамен. Но содержание лекции не становится частью их собственной системы мышления, не расширяет и не обогащает ее. Свежие мысли внушают беспокойство, так как ставят под сомнение всю фиксированную сумму знаний. А те идеи, суть которых нелегко зафиксировать, пугают - как и все, что развивается и изменяется, а потому не поддается контролю.

Или взять процесс чтения книги, который заключается в беседе между автором и читателем. Роман или статья низкого качества - нудный разговор ни о чем со скучным собеседником. Они просто проглатываются - как хрустящий картофель, который мы жуем, уставившись в телевизор. При этом сама книга может быть очень раскрученной, модной или популярной - для “потребителей”. Люди же, для которых важен сам процесс наслаждения текстом, приходят к выводу, что подобная книга не имеет абсолютно никакой ценности.

Еще пример - осуществление власти. В “примитивных” обществах, где основным источником существования является охота или собирательство, руководит тот, кто является компетентным для выполнения этой задачи. Постоянных “лидеров” нет - они появляются лишь когда возникает необходимость в них. А когда исчезают или ослабевают качества, на которые опирается данная власть, перестает существовать и она сама. Многочисленные опыты на обезьянах показали, что если доминирующее животное хотя бы на мгновение утрачивает “компетентность”, оно тут же перестает быть вожаком.

С образованием иерархических обществ (будь-то власть монарха, преступника или “избранного” депутата) компетентность перестала быть неотъемлемым элементом, а ее имитация перенеслась на мундир или титул. Король может быть глупым, порочным, злым (то есть, в высшей степени некомпетентным для того, чтобы быть властью) тем не менее, он ею обладает. Пока он имеет королевский титул, считается, что он обладает качествами, делающими его компетентным. Даже если король голый, все верят, что на нем роскошные одежды.

То, что люди принимают мундиры или титулы за реальные признаки компетентности, не происходит само собой. Сначала подавляется способность к реалистическому, критическому мышлению, потом людей заставляют верить самой грубой фальшивке. Махинации пропаганды известны всем. Мы не раз убеждались, каким покорным становится разум, усыпленный избитыми фразами, какими бессловесными делаются люди и какие жуткие преступления они совершают. Но большинство все равно живет как бы в полусне, не желая признавать иллюзией то, чего не существует в действительности, полностью теряя способность верить собственным глазам и полагаться на собственное мнение.

В современном обществе принято считать, что потребление - как способ существования -присуще природе человека и, следовательно, практически неискоренимо. Эта идея находит выражение в догме, согласно которой люди ленивы, пассивны, не хотят работать или делать что-либо, если их не побуждает к этому материальная выгода, голод или страх перед наказанием. Эту догму едва ли кто ставит под сомнение. На самом деле это всего лишь оправдание всех иерархических институтов - якобы они сдерживают низменные потребности человеческой природы. Считается, что поступки людей могут быть мотивированы только ожиданием материальных выгод.

Но стремление развиваться в соответствии со своей природой присуще всем живым существам. Поэтому мы - осознанно или нет - сопротивляемся любой попытке помешать этому. Именно для того, чтобы сломить это сопротивление, “власть” применяет физические и психологические методики. Чтобы управлять людьми, она нуждается в контроле. Наша жажда знаний и истины, потребность в любви - все это подвергается различным ограничениям. В результате сложного процесса внушения определенных идей и доктрин, с помощью всякого рода вознаграждений, наказаний и соответствующей идеологии “система” решает эту задачу столь успешно, что большинство верит в то, что действуют по своей воле.

А если индивид существует по принципу потребления, то для него даже такое понятие как вера - это обладание неким ответом, не нуждающимся ни в каких рациональных доказательствах. Этот ответ состоит из созданных неизвестными бюрократами формулировок (называемых “законами” или “инструкциями”) которые индивид принимает в силу того, что он подчиняется, что создает чувство “уверенности”, основанное на воображаемой силе бюрократии. Он освобождает индивида от тяжелой необходимости самостоятельно мыслить и принимать решения. Действительно, разве не легче предпочесть уверенность, если для этого нужно всего лишь отказаться от своей независимости?

И хотя любой идол - будь-то бог, демократия, деньги или технический “прогресс” - это всего лишь выдуманная мысленная конструкция, мы проецируем на него свою собственную силу, при этом обедняя самих себя. Мы подчиняемся собственному творению, превознося его и совершая во имя него любые жестокости.

За фасадом “прогресса” скрывается откровенно языческая религия, хотя люди и не осознают ее как таковую. Эта вера в машины с трудом поддается описанию, и самым поразительным является то, что индивид превратил себя в бога, потому что он обрел техническую возможность создать “новый мир” - вместо мира божьего, который был создан в первый раз. Мы превратили машину в идола и, служа машине, будто-то бы стали подобны богам. На самом деле мы стали рабами, готовыми принести в жертву машине и самих себя, и своих детей.

Вера по принципу потребления - это подпорка для тех, кто хочет иметь готовые ответы на все поставленные жизнью вопросы, не осмеливаясь искать их самостоятельно. Но разве не должны мы верить в нашу способность стать людьми в полном смысле этого слова, в тех, кого мы любим, в самих себя, наконец? Ведь именно такая вера основывается на фактах, значит, она рациональна. Однако эти факты не могут быть “доказаны” с помощью планов и просчетов. Только живой человек способен их уловить.

Подлинное знание начинается с разрушения иллюзий. Будда призывал людей пробудиться и освободиться от вымысла, будто обладание вещами ведет к счастью, иудейские пророки - осознать, что идолы, которым они поклоняются, являются их собственными творениями, и они иллюзорны. Маркс говорил, что человек должен уничтожить иллюзии, чтобы создать такие условия, при которых иллюзии станут ненужными. Всех этих мыслителей волновал вопрос спасения человечества, все они подвергали критике принятые обществом стереотипы мышления.

… Мы живем в обществе, которое зиждется на трех столпах: частной собственности, прибыли и власти. Приобретать, владеть и извлекать прибыль - вот священные права индивида в техническом “прогрессивном” мире. Однако подавляющее большинство не владеет никакой собственностью - то есть, капиталом или товарами, в которые вложен капитал. В связи с этим возникает озадачивающий вопрос: как же эти индивиды могут удовлетворять свою страсть к сохранению собственности?

Только беспрерывностью приобретения чего-нибудь. Акцент перенесен не на вещь или услугу, а на сам процесс потребления. Сегодня покупают, чтобы в скором времени выбросить. Будь-то автомобиль, одежда или какая-нибудь безделушка - попользовавшись своей покупкой в течение некоторого времени, человек устает от нее и стремится избавиться от “старой” вещи, купив “последнюю модель”. И так по бесконечному кругу.
“Потребители” рассматривают в этом же качестве даже собственное здоровье. Их отношение к диетам, лекарствам и болезням можно сравнить, пожалуй, с отношением акционера к своим акциям. Убеждения, идеи и привычки тоже рассматриваются как собственность.

При этом подразумевается, что обе стороны “сделки” постоянны. Но так не бывает никогда. Индивид в любой может утратить свое положение в обществе, которое гарантирует ему обладание чем-то. Столь же непостоянным является и объект: он может сломаться, потеряться или утратить свою ценность. К примеру, бумажные деньги (не говоря уж о “цифровых”) становятся ничем, когда заканчиваются продукты, лекарства или бензин.
Однако большинство все равно считает, что отказаться от своей ориентации на потребление слишком трудно, любая попытка сделать это вызывает сильное беспокойство. Их удерживает иллюзия, будто они рухнут, если не будут опираться на вещи, которыми они обладают.
Французский философ и врач Альберт Швейцер говорил об индустриальном человеке как о несвободном, несовершенном, патологически зависимом и абсолютно пассивном: “Катастрофическая черта нашей цивилизации заключается в том, что ее материальное развитие многократно превышает духовное - баланс нарушен”.

Во все времена людям нужна цель, которая указывала бы, куда идти. У потребителей - это постоянное движение для выполнения дел с “максимальной эффективностью”. Но если спросить их, почему они должны двигаться с такой скоростью, почему они стремятся к наибольшей эффективности, то на этот вопрос у них нет ответа - лишь что-то типа “чтобы было больше рабочих мест” или “в целях постоянного расширения компании”.
В современном языке “активность” определяется как поведение, которое дает некий результат благодаря расходованию энергии. Неважно, активны ли люди потому, что их побуждает к этому какая-то внешняя сила, как, например, рабов, интересна им их “занятость”или же им совершенно безразлично, что они делают. Даже такой результат “творчества” как картина, фильм или научный трактат могут быть совершенно непродуктивными - то есть, неинтересными, никому не нужными, бесплодными.

И наоборот, процесс, когда человек действительно видит дерево, а не просто смотрит на него, или читая стихи, испытывает те же чувства, что написавший их поэт, очень значителен - несмотря на то, что в результате вроде бы ничего не “производится”. Именно такие личности одухотворяют все, чего бы они ни коснулись. Они не только реализуют свои способности, но вселяют жизнь в других людей и даже в вещи. В принципе, подобное восприятие должно быть присуще всем человеческим существам, если только они не ущербны.

В Афинах, Риме и дальше до начала индустриализации тяжелый нудный труд был уделом только рабов. Для обозначения свободной деятельности личности употреблялось понятие “praxis” - “практика”. Ведь свобода как раз и предполагала, что поскольку люди не рабы, их активность является полной смысла.

Спиноза писал: “когда скупые ни о чем не думают, кроме наживы и денег, то мы не признаем их безумными, так как они обыкновенно тягостны для нас и считаются достойными ненависти. На самом же деле жадность составляет вид сумасшествия, хотя и не причисляется к болезням”. Он считал, что активность неотделима от разума.

Согласно Марксу, свободная сознательная деятельность и есть жизнь. -“История не делает ничего, она не обладает никаким необъятным богатством, она не сражается ни в каких битвах. Не “история”, а именно человек, действительный, живой человек - вот кто делает все это, всем обладает и за все борется”. Капитал же с его точки зрения - “это накопленное, прошлое и в конечном счете мертвое”.

Современные нейро-физиологи, биологи и психологи утверждают - тот, кто поддается иррациональной “активности”, неизбежно становится психически больным. “Потребители” - это безликие инструменты, чувство идентичности которых зиждется на участии в деятельности корпораций или гигантских бюрократических организаций. Они не умеют ни любить, ни ненавидеть, они не задаются никакими вопросами, кроме одного - насколько хорошо они функционируют - а об этом можно судить по степени их продвижения по бюрократической лестнице. Им абсолютно все безразлично, их не беспокоит опасность ядерной и экологической катастрофы, даже несмотря на то, что им известны данные, свидетельствующее об угрозе.

И пусть они настолько смелы, то как насчет беспокойства за детей и внуков? Но у потребителей нет “самых близких людей” - они не дорожат даже собой. Такое отсутствие привязанностей делает их безразличными и к вещам. Пожалуй, единственное, что имеет для них какое-нибудь значение, это “престиж” или комфорт, а не сами предметы как таковые.

Впрочем, потребность в обладании (вещами, деньгами или титулом) имеет еще одно основание - а именно биологически заложенное в нас желание жить. Независимо от того, счастливы мы или нет, наше тело побуждает нас стремиться к бессмертию. Но поскольку нам известно, что мы не можем жить вечно, то пытаемся найти нечто, заставившее бы нас поверить в бессмертие. Эта жажда принимала самые различные формы: вера фараонов в пирамиды, фантазии охотничьих племен о вечной жизни в изобилующем дичью краю, христианский, исламский рай или “слияние с электронной системой”.

Известность - пусть даже и дурная - гарантирует хотя бы коротенькую запись в истории и тоже в какой-то мере является частицей бессмертия. Страстное стремление “популярности” имеет религиозное значение для тех, кто больше уже не верит в традиционный потусторонний мир. Поэтому представители средств массовой информации превращаются в священников нового типа.

К тому же, “общность, одинаковость, стабильность” очень заманчивы. Оставаться на одном и том же месте, во всем полагаться на уже имеющееся - это дает на ощущение полной безопасности. Только одинокие герои способны разглядеть новое, прокладывают к нему путь и отваживаются идти вперед не без страха, но побеждая страх. Люди восхищаются ими, но сами предпочитают стоять на месте - ведь “мы не герои - это заманчиво, но противоречит нашим интересам”.
Однако это совершенно не так. Осторожные получают удовольствие от безопасности, но на самом деле их положение весьма ненадежно. Они зависят лишь от того, что имеют: от денег, престижа, иными словами, от чего-то, что вне их самих. Они боятся воров, экономических перемен, революций, болезни, любви, свободы, развития, любых изменений и руководствуются лишь потребностью иметь еще больше, чтобы чувствовать себя в большей безопасности. Но что происходит, когда они все это теряют?

Когда же человек предпочитает жить, а не иметь, он не испытывает тревоги и неуверенности. “Если я - это то, что я есть, никто не в силах угрожать моей безопасности и лишить меня чувства идентичности”. Способность мыслить, любить, талант к художественному или интеллектуальному творчеству только возрастают по мере их реализации. (В христианстве символом этого парадокса является “неопалимая купина”, которая горит, но не сгорает). Единственная угроза безопасности при таком принципе таится в человеке самом: недостаточно сильная вера в жизнь, свои творческие возможности и тенденция к регрессу.

…Человеческий вид можно определить как приматов, возникших в такой момент эволюции, когда развитие мозга достигло максимума. Такого никогда прежде не было в животном мире - с биологической точки зрения это совершенно новый феномен.

Но не кто иной, как Чарлз Дарвин показал трагедию отчужденного интеллекта: “Кажется, что мой ум стал какой-то машиной, которая перемалывает большие собрания фактов в общие законы... Утрата вкусов равносильна утрате счастья и, может быть, вредно отражается на умственных способностях, а еще вероятнее - на нравственных качествах, так как ослабляет эмоциональную сторону нашей природы”. Преобладание рассудочного мышления неразрывно связано с атрофией эмоциональной жизни - процесс полного разрыв между разумом и сердцем происходит очень быстро.

И чем в большей изоляции мы оказываемся, чем менее эмоционально реагируем на окружающий мир, тем более неизбежным и катастрофическим становится конец цивилизации. Единственно возможный выход состоит в том, чтобы остановить безудержный “прогресс”. Ведь производство, каким бы развитым оно ни было, никогда не будет удовлетворять все возрастающие нерациональные желания, поэтому непременно возникнут соперничество и антагонизм в борьбе за достижение еще больших благ. Это будет продолжаться даже при состоянии полного изобилия, так как те, кто обделен физическим здоровьем и красотой, талантами и способностями, будут завидовать черной завистью тем, кому досталось “больше”. И пока народы будут состоять из людей, мотивированных преимущественно на потребление, они не смогут избежать войн.

Ирина Табакова

Дорогие друзья!
Так как счет издателя "Новости Хельсинки" (European values) по требованию финских бюрократов закрыт, вы можете перечислить любую сумму на тот счет, который еще работает:
IBAN FI25 1820 3000 0185 31 BIC NDEAFIHH
Nordea Bank Finland

Наша новая книга "Постгуманизм" уже сверстана - нужны только средства на ее печать: 20 000 евро