Нет более расхожей мысли, чем та, что мы - обитатели современного “цивилизованного” мира - совершенно нормальны. Даже при том факте, что многие страдают тяжелыми формами психических заболеваний, общий уровень душевного здоровья не вызывает особых сомнений. Если же речь заходит об индивидуальных психических расстройствах, мы рассматриваем их лишь как абсолютно отдельные случаи, разве что немного недоумевая, отчего же они так часты. Но можем ли мы быть уверены в том, что не обманываем себя?

- “Давайте рассмотрим факты с точки зрения психиатрии. За последние 100 лет мы - обитатели западного мира - создали больше материальных благ, чем любое другое общество в истории человечества, - написал в 1955 году социолог Эрих Фромм в книге “Здоровое общество”. - И тем не менее мы умудрились уничтожить миллионы людей в войнах. Наша хозяйственная деятельность безнадежна - слишком высокий урожай считается бедствием. Мы ограничиваем продуктивность сельского хозяйства в целях “стабилизации рынка”, хотя миллионы людей остро нуждаются в продуктах. Радио, телевидение и газеты доступны всем. Однако вместо того, чтобы знакомить нас с лучшими литературными и музыкальными произведениями прошлого и настоящего, средства массовой информации забивают людям головы самым низкопробным вздором, далеким от реальности и изобилующим садистскими фантазиями. Мы сократили количество рабочих часов почти вдвое по сравнению с временами столетней давности. О таком количестве свободного времени, как у нас сегодня, наши предки не осмеливались и мечтать. Но мы стараемся убить время и радуемся, когда заканчивается очередной день. Если бы подобным образом действовал отдельно взятый человек, то, безусловно, возникли бы серьезные сомнения – в своем ли он уме? Но психологи и психиатры считают, что проблема душевного здоровья общества заключается лишь в количестве “неприспособленных” к нему индивидов, а не в ненормальности самого общества”.

Единственными сопоставимыми величинами, которые могут дать приблизительное представление о состоянии психического здоровья жителей той или иной страны, являются сведения о самоубийствах, убийствах и алкоголизме. При этом страны с самым высоким количеством самоубийств - Дания, Швейцария, Финляндия, Швеция и США - имеют и самый высокий общий показатель количества убийств и алкоголизма.

И это подводит к вопросу: нет ли чего-нибудь в корне неправильного в образе жизни и в целях, к которым эти страны стремятся? Может быть, обеспеченная жизнь, удовлетворяя материальные потребности, вызывает чувство невыносимой скуки, а самоубийства и алкоголизм - всего лишь болезненные попытки избавиться от нее? Может быть, это показывает, что современная цивилизация не в состоянии удовлетворить глубинные потребности человека? Если так, то что это за потребности?

Существуют общепринятые критерии душевного здоровья, применимые к роду человеческому как таковому. На их основании можно судить о состоянии здоровья любого общества. Эта позиция нормативного гуманизма основана на нескольких главных предпосылках.

Преобразуя окружающий его мир, человек вместе с тем изменяет в ходе истории и самого себя. Он как бы является своим собственным творением. Развертывание способностей и их преобразование их в меру возможностей - вот что человек действительно совершает в процессе истории. Гуманистический подход основан на том, что проблему человеческого существования, как и любую другую, можно решить правильно и неправильно, удовлетворительно и неудовлетворительно. Если человек развивается в соответствии со свойствами и законами человеческой природы, то он обретает душевное здоровье. Если нет - это приводит к заболеванию. Из этого следует, что мерилом психического здоровья является вовсе не индивидуальная приспособленность к данному общественному строю.

На самом деле, нет ничего более далекого от истины, чем допущение, что если большинство людей разделяют определенные идеи или чувства, то тем самым доказана их обоснованность. Единодушное одобрение никак не связано ни с разумом, ни с душевным здоровьем. От того, что миллионы людей подвержены одним и тем же порокам, эти пороки не превращаются в добродетели. Если множество людей разделяют одни и те же заблуждения, эти заблуждения не превращаются в истины. А когда миллионы людей страдают от одних и тех же форм психической патологии, они не выздоравливают оттого, что их много.

Человек, не достигший свободы и подлинного самовыражения, становится ущербным. Когда то же самое можно сказать про большинство членов того или иного общества, это является социально заданной ущербностью. Но поскольку она задана многим, индивид не осознает это как неполноценность, так как сама эта ущербность возведена обществом в ранг добродетели и усиливает уверенность в достигнутом “успехе”. Преисполненный чувством собственного бессилия и ничтожества, постоянно мучимый сомнениями, он едва ли способен на подлинную радость.

Сегодняшний индивид действует и чувствует как автомат, он никогда не испытывает переживаний, которые действительно были бы его собственными, он ощущает себя точно таким, каким его считают другие, его искусственная улыбка пришла на смену искреннему смеху, а унылое чувство безнадежности заняло место действительной боли. В то же время он существенно не отличается от миллионов других, находящихся в таком же положении.

Но предположим, что всего на четыре недели перестанет работать радио, телевидение, газеты (не говоря уже об интернете). Каковы будут последствия для индивидов, предоставленных самим себе? Если при этом устранить средства, позволяющие подавить реакцию на социально заданную ущербность (антидепрессанты и алкоголь) то начнется мощная вспышка психических заболеваний.

…В отличие от животных, человек проявляет почти безграничную приспособляемость: он может есть почти все, жить практически в любых климатических условиях, быть свободным или рабом, жить в богатстве или влачить полуголодное существование, может вести мирную жизнь или воевать, быть эксплуататором, грабителем или членом монашеского братства.

Правда, есть одно обстоятельство - если индивид живет в условиях, противных его природе, он не может не реагировать на них - он вынужден либо деградировать и погибнуть, либо создать условия, согласующиеся с его потребностями. Поэтому “правительства” могут преуспеть в подчинении себе миллионов индивидов и в их эксплуатации, но они бессильны воспрепятствовать их реакции на бесчеловечное обращение. Люди становятся запуганными, подозрительными, одинокими. Падение режимов происходит именно из-за этой апатии, деградации умственных способностей и накопления у масс столько ненависти и желания разрушать, что они готовы уничтожить самих себя, правителей и существующий режим.

Человек ни за что не сможет остаться в ситуации пассивного приспособления. Даже наиболее полное удовлетворение всех его инстинктивных потребностей не решает проблемы - самые сильные страсти и потребности человека коренятся не в его теле, а в специфике его существования. Любая попытка деградация болезненна, она неизбежно ведет к страданию, психическим заболеваниям и смерти - либо физиологической, либо психической (безумию). Но каждый шаг вперед также вызывает страх и причиняет боль - до тех пор, пока страх и сомнения не будут сведены до минимума. Все страсти и стремления человека – это попытки разрешить проблему его существования или, другими словами, попытки избежать психического нездоровья.

В развитии вида Homo Sapiens степень осознания человеком самого себя как отдельной личности зависит от того, насколько он выделился из рода. К примеру, в средневековом мире человека отождествляли с его социальной ролью в феодальной иерархии - он был либо крестьянином, либо сеньором. Потом это чувство тождественности было поколеблено. Люди искали и находили различные заменители - нация, религия, класс или род занятий.
Но с развитием социальной мобильности оно начало смещаться к конформизму и безусловной принадлежностью к толпе. За страстным стремлением достичь общественного положения и вместе с тем не отличаться от остальных скрывается потребность в самосознании. Именно отсюда происходит готовность людей рисковать жизнью, отказаться от любви, лишиться свободы и пожертвовать собственными мыслями ради принадлежности к стаду.

Причем иногда это оказывается даже сильнее, чем потребность в физическом выживании, хотя чувство опоры на стадо ничего не дает человеку, кроме слабости. Ведь человек может сделать этот мир своим только в той мере, в какой он способен постигать действительность. Но если он живет иллюзиями, ему ни за что не изменить условий, порождающих эти иллюзии. А эволюция всегда зависела исключительно от способности человека передавать знания грядущим поколениям и таким образом накапливать их.

Движения за реформы XIX и начала XX веков делали упор на необходимости ликвидировать эксплуатацию и превратить рабочего в независимое, свободное и уважаемое человеческое существо. Прекращение страданий, порождаемых экономическими причинами и свобода рабочего от господства капиталиста должны были бы привести к исчезновению всех порочных явлений. Если исходить из этих критериев, мы достигли почти всего, чего хотели.

Считается, что все равны и свободны, отношения регулируются рынком, поэтому нет нужды знать, что правильно, а что неверно, что добро, а что зло. Необходимо знать только одно: что совершен “честный” обмен и что все “работает”. На рынке все можно купить - нужно лишь иметь деньги. Правда, никто не задумывается, что возможно, этих денег недостаточно, чтобы купить настоящий жемчуг, зато их хватит на искусственный, на дешевую одежду, похожую на дорогую, на сигареты – одни и те же для миллионеров и официантов. Существовало ли когда-нибудь общество, в котором бы произошло такое чудо?

Но мы оказались более нездоровы психически, чем были столетие назад. По мнению Эриха Фромма главной причиной является сведение всего к количеству и абстракции.

Средневековый ремесленник производил товары для сравнительно небольшой и известной ему группы покупателей. Его цены определялись необходимостью получить доход, который позволял ему прокормиться. Он по опыту знал, каковы издержки производства, и даже если нанимал нескольких поденщиков и подмастерьев, то и тогда для ведения дел ему не требовалось сложной системы счетов или балансов. То же самое относилось и к крестьянскому производству.
Современные крупные предприятия не могут опираться на такое конкретное и непосредственное наблюдение - они существуют лишь на балансовой основе. Сырье, машины оборудование, стоимость рабочей силы и продукции - все это можно выразить в деньгах и, таким образом, сделать пригодным для занесения в балансовое уравнение. Сегодня все экономические явления должны быть строго исчисляемы, ведь только балансы могут дать точное сравнение экономических процессов, количественно выраженных в цифрах. Корпорация имеет дело не только с миллионами долларов, но и с миллионами покупателей, тысячами акционеров, тысячами рабочих и служащих. Все эти люди образуют множество частей гигантской машины, которой надо управлять и результаты действия которой нужно вычислить. В конце концов, каждого человека можно представить в виде абстрактной единицы - в виде цифры. А вся замкнутая система экономических отношений регулируется посредством денег, служащих абстрактным выражением труда.

Еще одна сторона, ведущая к усилению абстрагирования - возрастающее разделение труда. Столяр, производящий стол или стул, делал весь стол или весь стул, и даже если какую-то подготовительную работу выполняли его подмастерья, он контролировал продукцию, проверяя ее в законченном виде. На современном промышленном предприятии рабочий нигде не соприкасается с полностью готовым изделием. Он занят выполнением одной специализированной операции, поэтому функцию современного рабочего можно определить как механическое выполнение тех работ, для которых пока еще не изобрели машин.

Абстрагированию подвергается все, включая нас самих. Конкретная реальность заменяется призраками, воплощающими разные количества, но не разные качества. Принято говорить: “мост стоимостью в три миллиона долларов” или “5-долларовые часы”, и это воспринимается как характеристика предмета, где главное качество не красота и полезность, а стоимость, выраженная в деньгах. Люди не ощущают прелести даже самого прекрасного цветка, если он полевой и обходится даром, потому что по сравнению с “дорогой” розой или орхидеей у него нет стоимости. Такой абстрактный подход относится и к явлениям, не продающихся на рынке. К примеру, к наводнениям - о них пишут как о “бедствии, нанесшим ущерб в миллион долларов”, а не о том, сколько это принесло человеческих страданий.
Наука, бизнес, политика полностью утратили основания и масштабы, имеющие смысл в пределах, доступных человеку. Мы живем среди цифр и абстракций. Раз нет ничего конкретного, то нет и ничего реального. Такой способ восприятия, в свою очередь, приводит к отчуждению. Человек становится как бы отстраненным от самого себя, не чувствует себя центром своего мира и руководителем собственных действий.

В прежние времена слово “отчуждение” употреблялось, если речь шла о душевнобольных. Гегель и Маркс называли так самоотстраненность, которая представляет собой одну из наиболее тяжелых форм социально заданной ущербности. Это же явление наблюдается в случае раболепного подчинения “лидерам” или государству. Ведь на самом деле и вождь, и государство есть то, что они есть, лишь с согласия подчиненных. Но они превращаются в идолов, когда человек переносит на них все свои силы и поклоняется им. При этом не важно, под каким названием известен этот идол: государство, класс, коллектив, демократия, общество или что-то другое.

Индивид, движимый жаждой власти, становится рабом своего стремления, которым он одержим. Охваченный страстью к деньгам, поклоняется им как идолу и воплощению неудержимой тяги к нему.
Отчуждение, которое существует в современном обществе, носит почти всеобщий характер. Оно пронизывает отношение человека к работе, к потребляемым товарам, к государству, к своим ближним и к самому себе. Человек создал мир рукотворных вещей, какого никогда не существовало прежде. Он разработал сложное общественное устройство, чтобы управлять техническим механизмом. Однако все созданное им возвышается и главенствует над ним. Он чувствует себя не творцом и высшей руководящей инстанцией, а слугой.

Одно из наиболее важных явлений – явление бюрократизации. Бюрократия руководит и крупным бизнесом, и правительственной администрацией. Вследствие огромного аппарата все явления сводятся к абстракциям, люди являются для бюрократов объектами, к которым они относятся без любви и без ненависти - абсолютно безлично, как если бы это были цифры или вещи.

Дух бюрократизма проник не только в бизнес и правительства, но и в профсоюзы, в НКО, жилищные общества и прочие “демократические” институты, в том числе, “свободных справедливых выборов”. Как могут люди выражать “свою” волю, если у них нет ни собственной воли, ни убеждений, если они - автоматы, чьими вкусами, мнениями, выбором манипулируют мощные механизмы, подгоняющие все это к определенной норме?

В этих условиях всеобщее избирательное право превращается в фетиш. Для создания рекламы “политиков” используются те же средства, что и для рекламы мыла - имеет значение только воздействие на покупателей (избирателей) а вовсе не полезность рекламируемого товара. Хотя в области “демократических выборов” эти хитрости приобрели гораздо больший размах. Портрет прелестной девушки окажется бессильным поддержать торговлю плохими сигаретами, но в случаях с кандидатами последствия не всегда поддаются столь критичной оценке избирателей. Они отдают свой голос, пребывая в иллюзии, будто они - творцы всех решений. В действительности, все определяются силами, выходящими за пределы знаний и возможностей контроля избирателей.

Во всей современной экономике главным являются крупный бизнес и большие корпорации. Но каково отношение их владельцев к “своей” собственности? Полное отчуждение. Его собственность заключается в листе бумаги, представляющем определенную сумму денег, подверженную колебаниям - он не несет никакой ответственности за предприятие и конкретно никак не связан с ним. Юридически управляют предприятием акционеры, то есть, они избирают правление, которое - как предполагается - должно представлять их интересы. Но поскольку доля акций каждого индивида ничтожно мала, то он не заинтересован в посещении собраний и активном участии в правлении. Поэтому почти в ста процентах случаев руководство осуществляется исключительно правлением.

С возникновением современного способа производства изменились значение и функция труда - он стал обязанностью и мучением. Человек перестал быть активным действующим лицом, он ни за что не отвечает, и мало в чем заинтересован, кроме того, чтобы принести домой достаточно денег для содержания самого себя и семьи. Ничего большего от него не ожидают и не требуют. Он - часть арендованного оборудования, и его роль и функция определяются именно этим качеством - быть частью оборудования. Кроме того, современный индивид вынужден работать, чтобы избавиться от невыносимой скуки.

Впрочем, есть и куда более серьезная и затаенная реакция на бессмысленность труда - индивид ненавидит себя, потому что его жизнь проходит безо всякого смысла. Ведь для человека труд - это не только неизбежная необходимость. Что бы мы ни взяли - прекрасные росписи пещер южной Франции, орнаменты на оружии первобытных людей, статуи и храмы Греции, средневековые соборы, стулья и столы, сделанные искусными ремесленниками, цветы, деревья или злаки, выращенные крестьянами - все это выражения творческого преобразования природы с помощью человеческого разума и умения. Труд - не просто полезная деятельность, но и глубокое удовлетворение.

Процесс современного потребления отличается той же отчужденностью, что и производство. Мы приобретаем вещи за деньги, привыкли к такому положению и принимаем его как должное. В абстрактной форме деньги - это оплата труд и затраченные усилия. Но ведь получить их можно по наследству, благодаря мошенничеству, везению или любым другим путем. Если есть деньги, можно купить прекрасную картину, даже если ничего не смыслишь в искусстве, приобрести библиотеку, хотя не любишь читать. И даже получить образование, хотя бы оно и ни к чему - разве что как дополнительное “достоинство” в глазах общества. При этом все купленные вещи можно сразу уничтожить.

Сегодня мы развиваем постоянно увеличивающуюся потребность во все большем количестве вещей и во все большем их потреблении. Если бы современному человеку хватило смелости изложить свое представление о царствии небесном, то описанная им картина походила бы на большой шоппинг центр с вещами и техническими новинками, и он сам - с мешком денег, на которые он мог бы все это купить. Он бы слонялся, разинув рот, по этому раю образцов последнего слова техники. При этом ему бы хотелось, чтобы ближние находились в менее выгодном положении, чем он сам.
Как писал Маркс “деньги превращают порок в добродетель, раба в господина, глупость в ум… Но предположим теперь отношение к миру как человеческое: в таком случае любовь можно обменивать только на любовь, доверие только на доверие, если ты хочешь наслаждаться искусством, то ты должен быть художественно образованным человеком, а чтобы оказывать влияние на других людей, должен действительно стимулировать и двигать их вперед”.

Но мы оттолкнули от себя осознание фундаментальных проблем человеческого существования и озабоченность ими. Нас больше не занимает ни вопрос о смысле жизни. Мы убеждены, что нет иной цели, кроме того, чтобы успешно “инвестировать” без чрезмерных неудач.
Природу психической ненормальности современного общества нельзя понять, не учитывая еще одной особенности: рутинизации. Человеку всегда приходилось зарабатывать на хлеб и эта задача всегда в той или иной степени поглощает его. Но когда он полностью находится во власти рутины и искусственных образований типа “государства”, то не способен видеть ничего, кроме фасада.

“Никому не приходилось видеть, чтобы одна собака сознательно менялась костью с другой, - писал Адам Смит. - В человеческом же обществе принцип обмена во все больших масштабах на национальном и мировом рынках стал одним из основополагающих принципов системы. Обмен утратил свое разумное назначение и стал самоцелью”.
Это относится и к жизни индивида вообще - это либо неудача, либо успех. В голове современного человека укоренилось представление как о предприятии, которое должно доказать свою прибыльность.

Неудача подобна банкротству фирмы, при котором убытки значительно превышают выгоду. Но если исходить из такого баланса, то, возможно, жить вообще не стоит: ведь многие из наших надежд не сбываются, и по большей части все сопряжено с напряжением и страданиями.

Именно истолкование жизни как коммерческого предприятия лежит в основе роста самоубийств в современном “цивилизованном” обществе. Возможно, дополнительным фактором становится скука и однообразие. По крайней мере, это подтверждают данные в “благополучных” скандинавских странах или Швейцарии.

Чуть менее радикальным является распространенность чувства вины. Малейшее отличие от всех остальных - то есть, неполная приспособленность - заставляют человека чувствовать свою вину перед повелениями великой Безликости. С другой стороны, он ощущает в себе дарования и таланты, способность любить, мыслить, смеяться, плакать, удивляться и творить. Он знает, что жизнь - это дарованный ему единственный шанс, а он упустил его, потерял все. Он живет в мире, имея такой комфорт и досуг, о котором его предки понятия не имели, но он чувствует, что в погоне за большими удобствами жизнь просачивается у него сквозь пальцы.

Еще одним фактором стало изменение характера “авторитета” - он стал анонимным и невидимым. Законы абстрактной власти недосягаемы. Ведь кто может напасть на невидимое? Как можно бунтовать, если тебе противостоит “никто”?
Пока “авторитет” был явным - феодалом или королем - происходили столкновения и мятежи. Борясь против власти того или иного тирана, люди развивались как личности - даже когда проигрывали. Современный же индивид даже не осознает, что подчиняется - ведь им если им управляет нечто абстрактное, то индивид просто становится частью этого безликого “нечто”.

Конформизм - тот механизм, при помощи которого властвует анонимный авторитет. Следует делать то, что делают все, не отличаться от других, не “высовываться”. Надо быть всегда готовым измениться в соответствии с образцом и желать этого. Не надо задаваться вопросом, прав ты или не прав. Никто не властен над индивидом, кроме стада, частью которого он является и которому подчинен.

Сегодня нам не грозит опасность стать рабами, но мы превращаемся в роботов. Мы никому персонально не подчиняемся, но у нас нет собственных убеждений, индивидуальности и самостоятельности. Недавно появившийся машинный мозг служит хорошей иллюстрацией того, что в современном обществе понимается под рассудком. Он оперирует заложенными в него данными, сравнивает, отбирает и в конечном счете выдает результаты быстрее и с большей степенью точности, чем это мог бы человек. Однако все это происходит при условии, что основные данные закладывают в него заблаговременно. Электронный мозг не способен творчески мыслить, проникать в суть фактов и выходить за пределы заложенных в него данных. Машина может воспроизвести или даже превзойти интеллект, но она неспособна воспроизвести разум.

Человеческая же этика - это выбор между добром и злом. Принимая решение, мы никогда не можем быть уверены в его последствиях. Оно всегда заключает в себе возможность провала - если нет, то это и не решение вовсе. Мы никогда не можем быть уверены в исходе наших лучших устремлений. Результат всегда зависит от многих факторов, нам не подвластных. Поэтому задача человека не в том, чтобы почувствовать себя в безопасности, а в том, чтобы уметь переносить ее отсутсвие без паники и чрезмерного страха. Свободный человек всегда лишен безопасности, а мыслящий - уверенности.

Наша мораль всегда основана на принципе, согласно которому нет института или вещи, которые были бы выше человеческой личности. Такое понятие, как совесть по самой своей природе имеет нонконформистский характер - она должна быть в состоянии сказать “нет”, когда все остальные говорят “да”. Но она существует лишь тогда, когда человек ощущает себя человеком, а не вещью и не товаром.
Прошлое, без сомнения, видело борьбу свободно мыслящих индивидов против окованного узами духа общества. Однако эта борьба никогда не приобретала таких масштабов, как сегодня, так как скованность современными организациями, современным бездумием и современными общественными страстями стало беспрецедентным феноменом. В сверхорганизованном обществе, которое сотней различных способов держит человека в своей власти, он должен каким-то образом снова стать независимой личностью.

Общество боится личности, поскольку она является средством выражения духа и истины, которым оно хотело бы заткнуть рот. И к сожалению, власть общества так же велика, как этот страх. Новый тоталитаризм совсем не напоминает старый. Управление с помощью дубинок, расстрелов, искусственного дефицита и массовых арестов оказалось неэффективным. Гораздо более действенным стал контроль населения, не нуждающегося в принуждении, так как индивидам нравится быть рабами. Поэтому задача современного тоталитарного государства, его средств пропаганды, редакторов газет и учителей состоит в том, чтобы заставить народ полюбить рабство.

… В 1872 году швейцарский историк Яков Буркхардт писал своему другу: “У меня есть предчувствие, которое звучит как безрассудство, но все же оно меня не оставляет: тоталитарное государство должно стать крупным индустриальным гигантом. Концентрация людей на больших предприятиях не должна вечно оставаться на их усмотрение, логическим последствием этого будет заранее предопределенное и прогрессирующее количество нищеты, облаченное в форму, и начинающее и завершающее свой день под аккомпанемент барабанного боя... Ожидается длительное и добровольное подчинение единым вождям и узурпаторам. Люди больше не верят в принципы, но будут, вероятно, верить в спасителей. По этой причине авторитарная власть снова поднимет голову, и эта голова будет ужасающей”.

Ирина Табакова

P.S. Уважаемые читатели!
Финские фашисты не ограничились закрытием счетов нашего независимого СМИ, и отобрали у нас офис и единственное жилье. Но мы по-прежнему продолжаем печатать наши статьи и готовим к печати книгу "Постгуманизм". Реквизиты для финансовой поддержки сообщим - как только откроем счет