Существование зла в нашем прекрасном мире люди пытаются объяснить невероятным числом причин. Происками рептилоидов, дьявола, фанатичным культом поклонения деньгам, недостатком гормонов, разрывом нейронных связей в мозгу, физическими заболеваниями, нравственными комплексами или законом мироздания - “кто не созидает, тот должен разрушать”. И даже тем, что конфликт противоположностей - это толчок к развитию или заряд энергии, необходимый для движения любого живого организма: от травинки до цивилизации. Скорее всего, что эти и многие другие теории верны. Но что конкретно запускает реакцию зла? Нервная система, бессознательная сенсорная стимуляция, подземные духи или наши собственные? Современная наука не знает ответа на этот вопрос.

“Возьмем некую поведенческую реакцию. Откуда она берется? Какой звук, запах или вид за минуту до события запустил нервную систему? Какие факторы среды, к примеру, за предыдущий год, переформировали структуру и функцию мозга конкретного индивида? - рассуждает Роберт Сапольски в книге “Биология добра и зла”. - Масштаб рассмотрения все увеличивается, и вот уже мы рассуждаем о событиях тысячелетней давности, об эволюции конкретного типа поведения, пытаясь объяснить происходящее с позиции отдельно взятой научной дисциплины. Биологи делят агрессию на наступательную и защитную, которая реализуются оккупантами или “резидентами” территории. (Причем имеются ввиду не только животные, но и растения.) Криминалисты делают акцент на враждебности импульсивной или умышленной. Антропологи обращают внимание на размер организации, от которой исходит насилие: в зависимости от этого называют его то военными действиях, то клановой местью, то геноцидом, то просто убийством. Нейрофизиологи пытаются доказать, что“данная поведенческая реакция происходит из-за того, что среда, в которой развивался субъект, обеспечила предрасположенность к высвобождению в мозге нейрохимического элемента Х в ответ на определенные стимулы”… Но тут вступают в силу некие тонкие механизмы. И это как раз самый существенный аспект”.

Основатель бихевиоризма Джон Уотсон в 1925 году говорил: “Дайте мне десяток здоровых детей и возможность воспитывать их так, как я считаю нужным. Гарантирую, что, выбрав каждого из них наугад, я сделаю его тем, кем задумаю: врачом, юристом, художником, коммерсантом и даже нищим или вором - независимо от его данных, способностей, призвания или расы.”
Примерно в это же португальский невролог Эгаш Мониш, изобретатель лоботомии, заявлял: “Чтобы скорректировать болезненные идеи и направить их по другим каналам, необходимо изменить пути, по которым проходят нервные импульсы”.
Эти и другие подобные “влиятельнейшие фигуры научного мира” решительно занялись проблемами, которых на самом деле не было.
И дали зеленый свет разрушительному вмешательству в мозг людей против их воли.

Впрочем, некоторые обоснования у них все-таки были. Опыты на обезьянах с разрушенными связями в предфронтальной коре мозга показали, что стратегия поведения становилась одинаковой - животные стремились получить немедленную награду, и если не находили ее на прежнем месте, то не пытались проявить смекалку, поискав в другом. Но так как отсрочить удовольствие они были не в состоянии, то начинали бросаться на тех, кто рядом.
С другой стороны, эксперименты на совершенно нормальных крысах показали, что в большинстве ситуаций злобность не имеет никакого отношения к чисто биологическим параметрам. Зато огромное значение имеет длительный стресс. Если даже самую миролюбивую крысу ударять током много раз, то она сперва будет бесконечно бегать в колесе, беспрерывно есть свой корм или грызть деревяшки. Но в итоге придет к выводу, что самое эффективное средство - покусать другую крысу.
Да и любой другой раненый (или замученный лаборантами) зверь опасен вдвойне.
В этом отношении мы ничем не отличаемся от других животных.

Базовая реакция на стресс - очень древний физиологический механизм, который есть у растений, млекопитающих, птиц и рептилий, что свидетельствует о необходимости этой реакции для любых организмов.
Когда мы пугаемся, у нас выделяется тот же гормон, что и у маленькой рыбки, за которой гонится акула. А если дело доходит до насилия, то ведем себя как обезьяны: швыряемся камнями и готовы убить противника голыми руками.
При этом мобилизация энергии при беге на короткие дистанции спасает жизнь, а взрыв адреналина улучшает иммунную систему. Для льва, человека и зебры этот период длится от нескольких секунд до нескольких минут.
Но стоит растянуть действие стрессовой реакции на часы, дни или месяцы, положительные последствия превращаются в негативные. К примеру, если в течение многих лет подряд преодолевать беспокойство - сможем ли мы оплатить счета за ипотеку или нас выгонят из дома, то подобные мучения начинают подавлять иммунитет, повышая восприимчивость к болезням, в том числе, заразным.
Что касается взаимоотношений с окружающими, то избиение жен и детей многократно усиливается во время экономических крахов или даже проигрыша любимой футбольной команды. А когда в постоянной тревоге находится страна, это неизбежно заканчивается уничтожением других народов.
Из-за длительного стресса мы становимся эгоистами, думаем только о своих личных нуждах и совсем как крысы готовы обижать более слабого, чтобы почувствовать себя лучше.

Но это еще не все. В 1965-м году нейробиолог Джозеф Альтман опроверг догму о том, мозг у взрослых не выращивает новые нервные клетки. Он учил добровольцев-немузыкантов каждый день по два часа играть на пианино. Через несколько дней тренировок область моторной коры, заведующая движениями руки, расширилась. Правда, это увеличение длилось всего около суток. Но через четыре недели занятий перестройки в коре не исчезли, а сохранились надолго. (Любопытно, что то же самое происходило и у тех, кто лишь воображал по два часа в день, как он играет.)
Как обычно, “официальная академическая наука” высказалась против - этого просто не может быть, и точка. Альтман не смог получить должность и ему не дали финансирования на работы по дальнейшему исследованию нейрогенеза у взрослых.
Вокруг этой темы долго царило молчание, пока ученые-диссиденты все-таки на многочисленных опытах не доказали: в любом возрасте нейрогенез усиливается во время обучения или нахождения в непредсказуемой среде.
Но приостанавливается и даже совсем прекращается при длительном воздействии стрессовых факторов. В результате человек превращается в биоробота, которому на все плевать.

Еще одной причиной распространения зла, по мнению Роберта Сапольски стала глобальная урбанизация. Ведь жизнь в мегаполисе формирует определенное устройство мозга. Городской индивид существует в обстановке, не имеющей аналогов у других приматов: он непрерывно встречается с себе подобными, которых видит в первый и последний раз.
Подобная анонимность порождает не только равнодушие, но и необходимость в карающем “промежуточном звене”. Жертвам насилия уже в голову не приходит самим наказать обидчика - они поручают это судам и полиции. Которым, в свою очередь, тоже абсолютно все равно.
Кроме того, грохот от многочисленных “реконструкций”, скрежет экскаваторов по асфальту, круглосуточный свет прожекторов, пыль от щебенки и бензиновые пары - крайне негативно влияет как на физическое, так и на психическое здоровье современных горожан.
Но наибольший стресс вызывает бесшумный переход в “онлайн”, особенно так пропагандируемый переход “на удаленку”. Когда какой-нибудь маркетолог, IT специалист или видеоблогер скатывается с кровати, выпивает кофе, включает смартфон и начинает “работать”, то через несколько часов ему становится нехорошо. Он списывает это беспокойство на тревожные “новости” и усталость от своего “тяжелого труда”.
На самом деле организм говорит ему: “Слушай, хватит уже пялиться экран. Сходи, погуляй пару часов, поговори с людьми на улице, полюбуйся природой. А то я не выдержу”.

Впрочем, сами по себе условия высокой скученности не делают людей более агрессивными. Вполне можно мирно существовать с соседями.
К примеру, классический коллективизм, развившийся в Восточной Азии сформировала местная экология - точнее, рис. Его выращивание требует колоссального совместного труда. И не только из-за того, что приходится всем вместе гнуть спину на посадке и уборке урожая. Но также потому, что сначала необходимо организовать террасы на склонах гор, построить, а потом поддерживать ирригационную систему для контроля уровня воды на рисовых полях.

Примерно 95 процентов своей истории человечество провело в небольших кочующих группах, собиравших съедобные растения и ходивших вместе охотиться. Об их жизни и представлениях о ней мы узнаем из наскальных рисунков. И хотя на них часто встречаются сцены охоты, но никогда не изображается несомненное насилие между людьми. В обществах охотников-собирателей попросту нечего было делить и не из-за чего драться.
Иерархия (“власть”) возникла лишь после появления того, чем можно владеть и что накапливать - то есть, когда одомашнили животных и стало развиваться сельское хозяйство. Чем больше производилось благ, тем больше становилось неравенство. Особенно оно разрослось, когда додумались до таких понятий, как наследование и создание “управленческих” (регулирующих) структур.
При этом даже в лютый голод “верхушка” всегда переживала дефицит продуктов - за счет сдвига максимальной смертности на низшие классы. В тяжелые времена неравный доступ к ресурсам означает и неравное распределение горя.
Чем больше расслоение, тем крепче “избранные” держатся за ложь о скрытой благодати иерархии: “может, они и бедны, но зато счастливы”.
И если охотники-собиратели в критической ситуации могли сняться с места и уйти в более плодородные, то общества неравенства начали решать проблемы завоевательными походами. Как бы ни назывались “священные битвы”: за величие Рима, христианские реликвии или чистоту арийской расы, ресурсы - всегда единственная причина всех войн.
(За исключением, конечно, обороны - когда “кто к нам с мечом придет, от меча и погибнет”.)

Термин “культура” определяли самыми разными способами. Пожалуй, самое точное дал антрополог Эдуард Тайлор: как “комплекс, включающий знания, верования, искусство, мораль, законы и обычаи”. Именно культура формирует наши понятия об успехе, счастье, любви, справедливости и даже ход рассуждений о правильной траектории мяча.
В типичных коллективистских обществах конформизм и мораль считаются синонимами. Норма поддерживается мотивацией “что подумают люди, если я это сделаю”, а не “как мне потом с этим жить”. Моральные установки коллективистов сосредоточены на общей пользе - поэтому даже будучи невиновными, они с готовностью сядут в тюрьму, если это поможет предотвратить мятеж.
Но любая культура неравенства делает людей менее добрыми, здоровыми и более закомплексованными. Ведь проще всего заставить человека почувствовать себя нищим, постоянно напоминая ему о том, чего у него нет: яхты, виллы, частного самолета, “крутой” машины или последней модели айфона.

Американский журналист Роберт Бенчли как-то сказал: “Все люди делятся на два разряда: тех, кто имеет привычку делить людей на два разряда, и тех, кто не имеет такой привычки. Первых всегда больше”.
Для размежевания на “мы” и “они” характерно преувеличение ценности “нашего” мировоззрения: у нас все правильнее, мудрее, более этично и порядочно, касается ли это богов, экономики, воспитания или войны.
Предположим, вы испытываете предубеждение против троллей - как лживых существ. Поэтому ваше подсознание будет протестовать против словосочетаний “честный” или “надежный” тролль.

Наш мозг формирует разделение на “своих” и “чужих” с поразительной скоростью, практически полностью опровергая влияние внутренних физиологических факторов.
К примеру, одним из гормонов, влияющих на поведение, считается окситоцин. Именно он готовит организм самки млекопитающего к родам и способствует формированию материнского поведения. По крайней мере, когда его вводили нерожавшей лабораторной крысе, она начинала заботливо чистить шерстку чужим детенышам.
Этот гормон формирует даже межвидовые отношения. Ученые выяснили, что когда собака (одомашненный волк) и ее хозяин общаются, они оба выделяют окситоцин.
Если же давать его людям, то они будут считать своих собратьев более дружелюбными.

Так почему бы не распылить этот гормон в водопровод? Тогда все станут милосердными, доверчивыми, щедрыми и отзывчивыми. Это ли не путь к воплощению мечты человечества?
К сожалению - или к счастью - не все так просто. Результат действия даже самых сильных гормонов все равно зависит от конкретной ситуации.
Окситоцин - гормон любви - делает нас заботливее. По отношению к “своим”.
Но гораздо безжалостнее ко всем остальным. Для подтверждения этого факта голландский ученый Карстен Дре провел несколько экспериментов. Один заключался в том, что после введения дозы гормона участники должны были решить - согласны ли они пожертвовать кем-то одним, чтобы спасти пятерых. По сценарию, у приговоренного было имя - типично голландское, немецкое, еврейское или арабское. Примечательно, что окситоцин заставил бережно отнестись к Дирку и Петеру, но не к Юсуфу или Ахмету.

Или взять тестостерон. Считается, что во все времена во всех обществах мужчины проявляют насилие именно из-за его высокого уровня. Но почему тогда подопытная обезьяна делается более агрессивной только по отношению к особям ниже ее по рангу?
И почему то же самое происходит в человеческом обществе, когда полицаи разгоняют водометами налогоплательщиков, но не “власть”?
Может быть, это не тестостерон увеличивает агрессивность, а мы просто этим пытаемся ее оправдать и тем самым поощряем?
Хотя, что касается бодибилдеров, злоупотребляющих стероидами, в этом случае риск агрессии действительно повышается. Однако и тут есть два “но”: нормальный человек не станет принимать такие препараты, а те, которые выбирают этот путь, и без того предрасположены к агрессивному поведению, и дополнительный прием андрогенов вызывает все усиливающуюся тревогу и паранойю.
Это, кстати, опровергает и миф, что женщины неизменно милы и дружелюбны - если только они не бросаются на защиту своих детей. Просто “общественное мнение” считает агрессивную самку “ненормальной”. Впрочем, тысячелетия подчиненного положения вынудили женщин использовать “пассивное” - то есть, скрытое насилие.

Да в целом люди - в отличие от зверей - могут нанести вред способами, которые требуют минимальных мускульных усилий: уничтожить взглядом, сомнительной похвалой, кивнуть в знак согласия или отвернуться.
Наши слова обладает силой - спасают, лечат, поднимают настроение, подавляют и убивают. Именно они определяют поведение.
К примеру, душевные слова с расплывчатым смыслом: “помощь”, “честность”, “общий” вызывают стремление к кооперации, а такие, как “власть” и “должность” вызывают противоположный эффект. Поэтому один и тот же человек в разных контекстах может оказаться как террористом, так и борцом за свободу.
Каждый юрист знает, что судьи выносят вердикт в зависимости от того, насколько красочно описываются действия обвиняемого. “Американскую трагедию” Теодора Драйзера преподавали в университетах как классический пример чисто эмоциональной реакции присяжных, вынесших обвинительный приговор за преступление, которое не было совершено.
И это касается не только системы правосудия. В те минуты, когда мы принимаем решения - порой важнейшие в нашей жизни - мы вовсе не являемся теми рациональными и независимыми мыслителями, каковыми хотели бы себя считать.

Взять хотя бы наше самое глупое изобретение - идея лидерства и выборов. У обезьян альфа-павиан не является лидером - просто ему достается самое лучшее. (Может, чтобы лишний раз не связываться с дураком). Но следуют все обезьяны не за ним, а за мудрой самкой, которая идет себе по выбранному маршруту в поисках еды - причем она именно идет, а не “ведет”.
Зато для людей характерны как раз “ведущие” лидеры, роль которых зиждется на понятии “общественное благо”. И уж совершенным чисто человеческим новшеством является идея выборов - независимо от того, как это происходит: собранием около пещеры вокруг костра или по результатам многомесячной президентской кампании.

При этом люди выказывают повиновение “власти” вообще - начиная с индивида, занимающего трон (“король умер - да здравствует король”) и заканчивая признанием “авторитетов” в принципе.
Но если взять взаимодействие человека с “государством”, то можно ли считать их “контрактными” - как трудовой договор, когда индивид беспрекословно выполняет даже самые бессмысленные и уничижительные указания “руководства”?
Люди платят налоги, подчиняются законам, служат в армии, а государство за это строит дороги и оказывает помощь в случае природных катастроф. (По крайней мере, так считается.)
Или мы имеем дело с какими-то высшими ценностями, и готовы на слепое подчинение, так как государство дает ощущение Отчизны? Но если так, то многие ли задумываются, что родись они где-нибудь в другом месте, то стали бы стали подобным же образом защищать другой символ своей исключительности?

Да и почему мы вообще привязываемся к источнику негативного подкрепления и ищем утешения в страданиях?
У психологов наготове масса ответов. И самый распространенный - низкая самооценка и сомнение в том, что мы заслуживаем лучшего.
Более полувека назад американский психолог Гарри Харлоу провел эксперимент под названием “Природа любви”. В те годы считалось, что привязанность к ребенку - не более, чем сентиментальный жест, порыв, не имеющий никакой пользы. Всевозможные академики даже утверждали, что чрезмерная ласка может привести к психологическим отклонениям и болезням. Поэтому эксперимент Харлоу заключался в том, что детенышей обезьян выращивали в изоляции. Не было ни только мамы, которая дает ребенку самое важное - уверенность в том, что кто-то счастлив просто самим фактом его существования - но и вообще живых существ. Лишь через несколько лет их отправляли в общество других обезьян.
Как и предполагалось, для тех бедняг дело закончилось катастрофой. Они так и сидели в одиночестве, обнимая себя за плечи или раскачиваясь. А когда у них появились свои детеныши, они их кусали, возили по полу и даже убивали их.

То же самое происходит и с человеком. Нацистская программа lebensborn полностью провалилась, так как хорошо откормленные “истинные арийцы и арийки” производили на свет по большей части умственно неполноценных детей. Преданности “третьему рейху” оказалось недостаточно - нужна была любовь между людьми.
Когда в Румынии Чаушеску запретил контрацептивы и аборты, потребовав, чтобы женщины рожали минимум пятерых, детдома заполнились тысячами младенцев, от которых отказались обнищавшие семьи. Достигнув совершеннолетия, эти дети оказались в море депрессий и тревожных состояний. Объем мозга у них был уменьшен, метаболизм лобной коры замедлен, а связь между разными участками мозга нарушена.

В ходе этих и многих других экспериментов потерпела поражение и генетика. Не в смысле передачи тех или иных физических признаков - они-то как раз видны невооруженным глазом - а в смысле реакции на окружающий мир и поведения.
До этого считалось, что политические пристрастия, агрессивность, лидерский потенциал или любовь к мороженому определяются генетической предрасположенностью.
На самом деле, эта роль - как и высокого холестерина в сердечных заболеваниях - слишком завышена.
Чтобы доказать это, ученые провели исследование на мышах, которые отличались тревожностью и склонностью к выработке зависимостей. При этом постарались выравнять все условия, какие только можно. Например, одни мыши родились в лаборатории, другие прибыли из других мест, поэтому рожденных в лаборатории покатали на автомобиле, чтобы имитировать процесс перевозки - вдруг это важно? Животных тестировали в одном и том же возрасте, в один и тот же день и начали эксперимент в один и тот же час по местному времени. Мышат переводили с материнского молока на общий стол одновременно, они жили в одинаковых клетках, спали на одинаковых соломенных подстилках, которые им меняли в одно и то же время. Их вынимали из клеток синхронно и одинаковое число раз, и лаборанты были в одинаковых перчатках. Были предусмотрены одинаковые еда, освещение и температура. Трудно вообразить более сходные условия.
Но мышата в разных лабораториях вели себя по-разному. Мельчайшие отклонения среды существенно изменили то, что делали гены.

Людям свойственно присваивать кровному родству материальность. Если мы возьмем, допустим, графа, который два поколения назад совершил злодеяние по отношению к слугам, то должны ли его биологические внуки помогать внукам пострадавших?
А приемные - не биологические? Оказывается, люди склонны считать, что у кровных родственников обязательства выше, так как учитывается возможное сходство в моральных пороках.
На самом деле, гены бессмысленны вне контекста окружающей среды. Они не руководят событиями. Скорее, управляются сигналам, поступающими из внешнего мира - в масштабе от клетки до Вселенной.
Наш мозг непрерывно получает информацию о том, что происходит внутри нашего тела. Если болит спина, мы голодны или зудит большой палец на ноге, это тоже меняет наше поведение.
Одновременно “считывается” состояние окружающей среды. Чем меньше доступной пахотной земли, чистой воды и больше загрязнения воздуха от «развитых технологий», тем больше уровень насилия в обществе.
Экологическая угроза привела к краху многие цивилизации. Но “глобальное потепление” тут ни причем. Ведь засуха и неурожай означают, что теперь больше времени придется тратить на добывание еды и воды для полива. Рейды за золотом отходят на второй план, да и корову у соседа угонять бесполезно - свою бы прокормить. В итоге, конфликты сами собой утихают. До лучших - в прямом смысле - времен.

Мы все поступаем сообразно обстоятельствам. Ведем мы себя отвратительно, мужественно или “как все” - каждый раз мы совершаем поступок. Нажатие на курок может означать и бесчеловечность, и акт героизма.
Но почему мы поступаем именно так, а не иначе?

В 1880-х годах Уильям Джеймс и Карл Ланге независимо друг от друга выдвинули идею о том, как соотносятся эмоции и спонтанные телесные реакции. Вроде все очевидно: за вами гонится лев, вы в ужасе, сердце начинает колотиться. Но психологи предположили прямо противоположный порядок событий: подсознание замечает льва, ускоряет сердечный ритм, а уже затем сознание делает вывод: “Ага, ускорился сердечный ритм, должно быть, я боюсь”. Другими словами, мы решаем, что чувствовать, на основании телесных сигналов.
Многие наблюдения подтверждают эту идею. К примеру, если заставить человека в депрессии улыбнуться, вскоре он почувствует себя лучше, а когда он при этом еще и примет гордую осанку, то перестанет ощущать себя униженным.

Для каждого человека (а в целом и для всех людей) имеется оптимальный уровень эмоциональной возбудимости - то есть, заинтересованности, обеспечивающей максимум эффективности в работе.
Этот уровень, в свою очередь, зависит от многих факторов: от особенностей выполняемой деятельности, от условий, в которых она протекает, от индивидуальных особенностей и много еще от чего другого.
Слишком слабая эмоциональная возбужденность - “а нам все равно” - не обеспечивает должной мотивации, поэтому работа выполняется “спустя рукава”. Но главное - это ведет к замещению интереса и смысла действий строгими соблюдениями приказа, инструкции и “законодательства”.
Пять тысячелетий истории показали, что это всегда приводит к чудовищным последствиям.

Стэнли Милгрэм своим экспериментом хотел объяснить, почему в годы Второй Мировой войны немецкие граждане фактически против своей воли - исключительно по приказу свыше - могли уничтожать миллионы людей в концлагерях. Он предполагал, что жители Германии изначально склонны к повиновению, поэтому даже несмотря на моральные страдания всегда будут подчиняться. Но оказалось, что если бы подобные фабрики смерти внедрили в США, то не составило бы труда набрать персонал в любом американском городе.
Впрочем, не только в американском и не только сейчас. Технологии превращения индивидов в палачей или конформистов (что на самом деле одно и то же) за тысячелетия ничуть не изменились и заключаются в трех шагах.
Во-первых, тенденция к повиновению усиливается, когда размывается чувство вины: “даже если бы этого не сделал я, то сделал кто-нибудь другой”.
Во-вторых, вину превращают в статистику. В прошлом людей казнили не пятью выстрелами из одного ружья, а пятью выстрелами из пяти ружей. Таким образом, каждый в команде успокаивал себя мыслями вроде “я всего лишь один из пятерых”.
В-третьих, ощущение личной ответственности снижается анонимностью. Железные щиты средневековых рыцарей и пластиковые у современных полицаев одеваются вовсе не для “защиты”. И даже не для того, чтобы жертва не смогла их узнать.
Главный смысл - в моральном отрешении от совершенного. Чтобы самим не узнать себя потом, создать иллюзию, что эти действия совершали не они, а “некто в маске”.

В тяжелые времена люди становятся большими конформистами. Причем эта “тяжесть” может быть любой - от реальной или воображаемой внешней опасности до необходимости встроиться в новую ситуацию.
Но если дело доходит до принятия принципиальных решений, что лучше - полагаться на логику или на чувства?

Португальский нейробиолог Антонио Дамасио в своей теории о влиянии эмоций на принятие решений, доказал, что если у индивида исчезает первичное внутреннее ощущение - интуиция - то все его решения становятся неуклюжими. Человек плохо выбирает друзей, партнеров и не может изменить свое поведение - даже если знает, что это плохо закончится.
Эмоции воздействуют на организм так же сильно, как тело влияет на мозг и разум.
Именно чувства докладывают о состоянии индивида в любой момент времени.
Кроме того, большинство эмоций важны для развития интеллектуального и творческого процесса. Ведь без них мы бы не могли реагировать на красоту - а это, возможно, наш мощнейший канал связи с живым миром. Мы бы не различали приятные переживания и болезненные, у нас не было бы идеалов, которые мотивировали бы нас превзойти самих себя, мы бы не получали удовольствия от совершения открытий, проявления щедрости или создания чего-то нового, поэтому не было бы побуждения это совершать.

Когда-то человеческая жизнь была полна опасностей и лишений, но в ней также были источники удовольствия - пусть скупые и труднодоступные.
Сейчас у нас есть невероятное количество разнообразных наркотиков, вызывающих мощный всплеск удовольствия. Но вызывают они лишь опустошение.
Решение трудной, но интересной задачи уже не манит, красивый человек - не притягивает взгляда, звездное небо - не восхищает. Неестественная сила синтетических удовольствий вызывает неестественно сильную степень привыкания.
Трагедия как раз в том, что чем больше нам дают, тем больше мы желаем.
И то, что вчера доставляло нам удовольствие, сегодня уже кажется само собой разумеющимся. А завтра и этого будет мало.


Ирина Табакова

P.S. Уважаемые читатели!

Финские фашисты не ограничились закрытием счетов нашего независимого СМИ, и отобрали у нас офис и единственное жилье. Но мы по-прежнему продолжаем печатать наши статьи и готовим к печати книгу "Постгуманизм". Реквизиты для финансовой поддержки на карты Сбербанка:
4276160926908345
или
5469380087807355